Золото собирается крупицами

Разведка закончилась только в ноябре. Как и предсказывал Мордер, пласт золота оказался не очень «молодым», но по мере приближения к высокой горе шел все глубже в землю, и скоро глубина шурфов достигла пятнадцати – двадцати аршин. Реку запрудили и на плотине установили вашгерды, в которых промывали породу, подвезенную на подводах. Управляющий оставил на новом участке штейгера, перебрался в контору, выстроенную в верховье Юргашты, и на работах больше не появлялся. Уехал он неожиданно, и Кулсубай, все ожидавший награды, пришел наутро к штейгеру.

В шалаше, крытом драницей, было сумрачно. Закиров еще не вставал, хотя и проснулся. Услышав шаги, он спросил недовольно:

– Ну, кто там еще?

– Что, не признал? А я за расплатой пришел, тебя ж тут за хозяина оставили!

– Какая еще расплата?

– Известно какая! Золотое место кто пока зал?

– Ну, ты…

– Вот и плати!

– Ишь ты, хочешь, чтобы тебе за одно и то же дело два раза платили?

– Как два раза?

– Водку пил – пил, мясо жрал – жрал, твой мальчишка одних конфет целый мешок умял, это ведь все тоже денежек стоит, или ты думал, тебя тут даром кормили?

– Ах ты, сволочь! – Кулсубай схватил штейгера за плечи. – Лошадь, корову обещали, душу вытрясу, пока не дашь!

– Да что ты, что ты! – забормотал Закиров. – Свихнулся? Я, что ли, тебе лошадь обещал? Кто обещал, с того и спрашивай!

– Ну, подожди, – погрозил Кулсубай, – по плачешь ты еще у меня, все поплачете, и ты, и управляющий! – и вышел из шалаша.

– А урядник на что? – вслед ему крикнул Закиров.

– Идем, Гайзулла, – сказал Кулсубай стоявшему возле шалаша мальчику. – Разве от них добьешься чего? К вам пойдем, в деревню…

По лесу, утопая в сугробах, они добрели до дороги и пошли в Сакмаево. Голые деревья с головы до пят были убраны снегом, резкий ветер вздымал столбики снежной пыли по укатанной колее.

– Прыгай, дружок, прыгай, – говорил Кулсубай, – а то ноги отморозишь!

Впереди с дерева посыпались хлопья снега, и тут же протяжно крикнула сойка.

– Ну-ка, ну-ка, где она? – сказал, подходя, Кулсубай.

– Вон, – показал рукой Гайзулла, – какая красивая, голубая, с хохолком!

– А как же, птицы все красивые, не то что люди! Если бы наш штейгер в птичку превратился, не птичка была бы, а целая свинья!

Когда впереди показался поселок, Гайзулла и Кулсубай двигались уже еле-еле, лица их покраснели, мальчик едва переступал ногами, и перед воротами Кулсубаю пришлось подхватить его на руки и самому внести в дом. Старенькая Фатхия, увидев их, всплеснула руками и тут же стала хлопотать у чувала…

Уже через неделю Кулсубай понял, что в деревне ему не удержаться, не прожить. Никто больше не звал его, чтобы помочь больному или роженице. «Не иначе как Нигматулла меня охаял», – думал он.

На следующий день он пошел к Хажисултану-баю, но тот и на порог его не пустил.

– Разве ты не слышал, что говорит про тебя мулла? – крикнул он, не открывая ворот. – Ты продал веру! На том свете тебя ждет ад, ад! Для мусульманина грех даже руку тебе подать!

– А Галиахмет-бай? Ведь и он живет среди русских, почему же его не ругает мулла?

– Про Галиахмета лучше молчи, неверная со бака, он тебе не чета! Посмотри на таких же, как ты, с голым задом. На наших сакмаевских – кто из них ходит работать на прииск?

– Кто не ходит, а кто ходит!

– А кто ходит – тот враг, как и ты, таким у меня работы просить нечего! Иди отсюда, пока цел, а то собаку спущу!

После этого случая Кулсубаю и Гайзулле не давали на улице прохода, кидали вслед камни и куски навоза, кричали:

– Чужаки! Русским продались! Уходите от сюда!

Не в силах терпеть это, Кулсубай решил податься на завод.

– Может, Машу найду, – говорил он, собирая свой нехитрый скарб. – По крайней мере хоть на кусок хлеба заработаю. А ты за сына не беспокойся, Фатхия, ему там хорошо будет…

Рано утром они вышли на дорогу. Гайзулла держался за рукав Кулсубая, так как за ночь дорога заледенела, и он то и дело падал. Отойдя немного, мальчик оглянулся назад.

Толстая шапка снега покрывала крышу родного дома, из еле видневшейся трубы шел слабый дымок. Постройки двора были разрушены, еще вчера Кулсубай и Гайзулла разломали на доски и распилили последнюю стенку сарая, чтобы было чем старушке топить длинными зимними вечерами чувал.

– Не горюй, дружок, – сказал Кулсубай, видя, как сморщилось лицо мальчика. – Мы же не навсегда уходим, заработаем денег, приедем, еды привезем. Зульфие бусы купим! Знаешь, как мать обрадуется!

К вечеру впереди показалось большое село. В свете заходящего солнца казалось, что оно охвачено со всех сторон ярким пламенем, и красный расплавленный круг садится прямо в середину, на крышу одного из домов.

– Что это за деревня? – спросил Гайзулла.

– Это не деревня, это Кэжэнский завод. Видишь, труба длинная, дым идет? Там чугун варят, за двадцать верст на санях руду привозят. Таких заводов здесь пруд пруди! Ну, что приуныл?

– Нога болит…

– Потерпи, теперь уж немного осталось Знаешь, сколько у меня на заводе знакомых? У них и переночуем. – И, поглядев на осунувшееся лицо мальчика, добавил: – И поесть нам дадут…