После окончания пресс-конференции резиденция Совета быстро опустела. Послы разъехались в свои представительства писать отчеты главам государств, пересказывая сплетни и слухи, подслушанные в кулуарах. Журналисты и репортеры побежали клепать новостные заметки и статьи по горячим следам выступления. А многие члены Совета остались в Клубе, смакуя подробности сделанного председателем заявления и просчитывая последствия этого выпада как для Брэйе, так и для них самих.
Машина Дормана-амаура въехала через раздвижные ворота на территорию резиденции и припарковалась около входа. Мужчина вышел из автомобиля, хлопнув дверью, и быстрым шагом направился к себе в кабинет, предвкушая разговор с Меллар. Ярость, охватившая его, как только он покинул Клуб, слегка поутихла, уступив место глухому раздражению, усталости и подспудному страху, что он теряет контроль над ситуацией.
Проходя через приемную к себе в кабинет, Дорман крикнул секретарю «Зови ее!» и скрылся за дверьми. Скинул пиджак, сел за рабочий стол и тяжело подпер голову правой рукой, в то время как левая начала выстукивать пальцами дробь. Злость и страх были не единственными эмоциями, которые полыхали сейчас где-то внутри мужчины. Дорман, прислушавшись к себе, четко ощутил нервозное желание действовать. Он резко встал из-за стола и начал вышагивать по кабинету.
Дорман никому бы в этом не признался, но он в некотором роде обрадовался пожару в Корпусе, который вновь запустил колесо игры. А он любил игру. Дорман был азартен до кипения жизни, спокойствие и стабильность нагоняли на него тоску. Он любил баталии в Совете, любил непродуманные козни одних и спланированные ответные действиях других, любил замешательство и попытки найти выход из сложной ситуации, любил чередовать выверенную стратегию с бросанием костей наудачу. Он злился на Меллар за то, что она не предупредила его о своем заявлении, но где-то в глубине души он гордился ей, как может гордиться папаша, который научил своего ребенка обводить вокруг пальца простаков.
Однако теперь Дорману нужно было не только продумывать свои действия, но и следить за Меллар, чьи поступки напрямую сказывались на его репутации. Он привык считать, что его протеже еще долго будет ходить за ним тенью и внимать прославленному комбинатору, постигая главную политическую науку – как зарабатывать больше фишек, чем терять. Но в критический момент тень отделилась и стала, сама того не понимая, подражать азартным порывам Дормана. Он хотел бы порадоваться за свою девочку, ставшую совсем взрослой, но мужчина понимал, что Меллар еще не самостоятельный игрок, а бунтующий подросток, не замечающий главного. Того, что видно не только ему, но и всем остальным – гора фишек, с которой они пришли на игру, у них пока еще общая.
В дверь постучали. Секретарь Дормана, немолодая степенная женщина, зашла в кабинет и доложила:
– Госпожа председатель просила передать, что не сможет сейчас прийти.
– В чем дело?
Секретарь недовольно поджала губы, как будто отказ поступил лично ей.
– Сказала, у нее нога болит.
Не прерывая маршевый ритм широкого шага, которым он расчертил уже весь кабинет, Дорман устремился к Меллар. Испугав своим грозным видом ее секретаря – молоденькую блондинку, еле слышно пролепетавшую «здравствуйте, господин Дорман», – он прошел через официальный кабинет и открыл дверь в небольшое помещение, которое про себя называл «каморка».
Меллар в одной блузке, юбке и домашних тапочках вместо привычных туфель развалилась на диване. Увидев вошедшего Дормана, она сразу подобралась.
– Только не ори! – вскрикнула она и выставила перед собой ладони.
– Не орать? – тут же вскипел Дорман, пораженный наглостью просьбы. – Да я тебя сейчас выставлю из Совета прямо в этих тапочках!
Дверь комнаты с силой захлопнулась, запирая громкие звуки. Меллар смиренно сложила руки на коленях и опустила глаза, поняв, что бури не избежать.
– Верну в рикистариат, откуда забрал, и будешь дальше протирать там штаны. Корпеть над своими музеями, которые никому не нужны, и выслушивать нытье начальства по поводу недофинансирования культуры. Тебе же это нравилось? Тебе же это было интересно? Изо дня в день трясти рикистрата, которого интересовал только твой зад, и пытаться заставить его добиться хоть чего-то для своей бесполезного ведомства!
Меллар почувствовала, как сердце пустилось вскачь, а щеки покраснели от стыда и досады.
– Я зол, Меллар, – продолжил Дорман. – Ты подставила меня перед Советом. Мне пришлось стоять там и оправдываться за твое решение! Делать вид, что все было спланировано! Почему ты не посоветовалась со мной?
– Потому что с тобой невозможно советоваться, – еле слышно проговорила она, ощущая сухость в горле. – Ты можешь только указывать и запрещать, у меня нет никакой свободы действий.