Золотой человек

Сун-у зашевелил губами, беззвучно шепча молитву. Достаточно ли он постился? Во время четырехдневного очищения и самобичевания он неизменно выбирал бич с металлическими кончиками, самый тяжелый – тяжелее некуда. Все имевшиеся деньги раздал, безжалостно разбил прекрасную вазу, фамильную драгоценность, перешедшую к нему от покойной матери, валялся в грязи и отбросах посреди города, на виду у многих сотен людей… Разумеется, всего этого более чем достаточно. Эх, времени, времени бы побольше!

Набравшись храбрости, Сун-у выпрямился и снова приник к окулярам. Руки дрожали, тряслись от ужаса сильнее прежнего. Что, если участь его не изменилась? Что, если все его смирение духа и умерщвление плоти не помогло? Повернув рукояти, он повел стрелку указателя еще дальше, вдоль собственного пути после смерти…

…и, взвизгнув, отпрянул назад.

Будущее оказалось тем же, в точности тем же самым. Никаких перемен. Должно быть, грех его слишком тяжек, и в столь короткое время его не смыть. Должно быть, на это требуются долгие годы… годы – а их-то у него и нет!

Выключив анализатор, Сун-у поплелся назад, к шурину.

– Спасибо, – с дрожью в голосе выдохнул он.

На бронзово-смуглом, сумрачном лице Фэй-пана в кои-то веки отразилось нечто вроде сочувствия.

– Скверные новости? Неудачное воплощение на следующем обороте?

– Неудачное… это еще мягко сказано.

Вся жалость Фэй-пана к родственнику моментально сменилась праведным возмущением.

– Кого же винить в этом, кроме себя? – сурово спросил он. – Сам знаешь, следующее воплощение зависит от поведения в нынешнем. Если в будущем тебе уготована жизнь низшего животного, значит, надо оценить трезвым взглядом собственные поступки и искупить прегрешения. Закон мироздания, правящий нашей жизнью, непредвзят. Объективен. Такова подлинная, высшая справедливость – причина и следствие. Кому в делах уподобишься, тем после смерти и станешь – винить тут некого и сетовать не на кого. Самому нужно вовремя все понять и раскаяться.

Завершив тираду, шурин умолк было, однако его любопытство взяло верх над благочестием.

– Кто у тебя там? Белка? Змея?

– Не твое дело, – буркнул Сун-у, в унынии двинувшись к выходу.

– Ладно, сам погляжу.

– Сколько угодно.

Мрачный как туча, Сун-у поспешил в коридор, ведущий к лифту. Безвыходность положения ошеломляла. Участь его нисколько не изменилась. Все осталось по-прежнему.

Через восемь месяцев ему предстоит умереть, сраженному одним из многочисленных моровых поветрий, выметающих дочиста населенные части мира. Сначала начнется жар, затем тело покроется багровыми пятнами, а после – забытье, горячечный бред, рвота, выворачивающая нутро наизнанку… Плоть его истощится, глаза закатятся под лоб, и после долгой череды непрерывных страданий Сун-у умрет. Брошенный в груду из сотен других мертвых тел – умерших хватило бы, чтоб заселить десятки улиц – труп Сун-у вместе с прочими подберет с мостовой робоуборщик – им-то, по счастью, моровые поветрия не страшны, и, наконец, его бренные останки сгорят в печи общинного мусоросжигателя на окраине города.

Тем временем неугасимая искра бессмертной души Сун-у, покинув его нынешнее пространственно-временное воплощение, поспешит вселиться в следующее, однако не вознесется, а канет вниз. Ее падение Сун-у видел сквозь окуляры анализатора множество раз, и каждый раз перед ним представала ужасающая, запредельно жуткая картина: его душа, будто камень, летит в бездну, в клоаку нижайшего из континуумов у самого подножия лестницы…

Да, он согрешил. Совершил тяжкий грех. В юные годы Сун-у угораздило спутаться с кареглазой девчонкой, щеголявшей длинными волнистыми локонами, сверкающим водопадом ниспадавшими на плечи и спину. Зовущие алые губы, полные груди, покачивающиеся, недвусмысленно манящие к себе бедра… Девчонка та была женой одного его друга из касты воинов, но Сун-у, уверенный, что времени на искупление вероломства у него в избытке, взял ее в любовницы.

Однако судьба распорядилась по-своему: для него Колесо вскоре завершит очередной оборот. Моровое поветрие оборвет его жизнь, не оставив времени на умерщвление плоти, молитвы и свершение благих дел. Теперь он обречен на падение, прямиком в зловонные хляби одной из планет, вращающихся вокруг заштатного красного солнца, в древнее средоточие грязи, гнили и ила – в мир первобытных джунглей низшего разбора.

В этом мире он станет мухой. Огромной синебрюхой мухой с прозрачными крылышками, одной из множества назойливых пожирательниц падали, басовито жужжащих, кишащих, жиреющих на полусгнивших трупах гигантских ящеров, поверженных в схватке с противниками.

Из этих болот, с этой нашпигованной паразитами планеты, одной из десятка планет радиоактивной, какой только дрянью не зараженной звездной системы, ему предстоит заново, шаг за шагом, подниматься наверх по бесчисленным ступеням лестницы мироздания, снова проделать однажды пройденный путь. Подъем в такую высь, к воплощению в человеческое существо с планеты Земля в системе яркого желтого Солнца, занял эоны, эпохи – и теперь его, хочешь не хочешь, придется начинать сначала.

* * *