Золотой человек

– Возомнив себя сверхсуществами, они принялись истреблять нас. Миллионы… миллионы людей погибли, прежде чем мы одержали верх! Роботы лили кровь, лгали, грабили, таились в укромных местах – все что угодно, только бы уцелеть. Вопрос стоял так: либо они, либо мы. О пощаде не могло быть и речи… а ты? Что ты натворил, недоумок?! – прорычал Лоуз, схватив Эпплквиста за грудки. – Какую выкинул глупость? Отвечай! Признавайся!

* * *

На закате того же дня к краю лощины с ревом подкатил гусеничный бронетранспортер. Солдаты, лязгая о броню стволами С-винтовок, высыпали наружу и хлынули вниз. За ними на землю пружинисто, волоча за собой Эпплквиста, спрыгнул директор Лоуз.

– Здесь? – рявкнул он.

Эпплквист съежился.

– Да… но его уже нет.

– Естественно! Все повреждения он с твоей помощью устранил, а больше его ничто здесь не удерживало!

Зло усмехнувшись, Лоуз махнул рукой солдатам:

– Возвращайтесь! Искать бесполезно. Установите на дне тактический ядерный заряд, и едем отсюда. Возможно, воздушному флоту удастся перехватить его. Зальем всю округу радиоактивными газами, и чем черт не шутит…

Охваченный странным оцепенением, Эпплквист подошел к краю лощины. Внизу, в сгущавшихся сумерках, виднелись груды обломков, шлака и щебня, поросшие сорными травами… а робота, ясное дело, и след простыл. Там, где он лежал без движения сотню лет, остались только обрывки проволоки, проржавевшие части корпуса да кое-что из инструментов. Слегка поодаль поблескивала старая батарея, отброшенная в сторону самим Эпплквистом… и все. И более ничего.

– Шевелитесь! – прикрикнул Лоуз на солдат. – Заканчивайте живее! Дел куча. Радируйте всем, объявляйте общую тревогу.

Солдаты вскарабкались наверх. Следом за ними двинулся к бронетранспортеру и Эпплквист.

– Нет, – вскинув руку, возразил Лоуз. – Ты с нами не поедешь.

Эпплквист обвел взглядом лица солдат. Сдерживаемый страх, истерический ужас, исступленная ненависть… Сообразив, что его ждет, он бросился было бежать, однако настигли его почти сразу. Работали молча, старательно, со знанием дела, а завершив труд, пинком отшвырнули до полусмерти избитого Эпплквиста в сторону, забрались в бронетранспортер и с лязгом захлопнули люки. Взревев двигателем, бронетранспортер вывернул на тропу, помчался к дороге и спустя пару минут исчез вдалеке.

Бывший письмоносец четвертого класса Эпплквист остался наедине с атомной миной, наполовину вкопанной в землю среди вытянувшихся в длину теней… и необъятной, бездонной тьмой, подступавшей со всех сторон.

Экспонат

Прижав машину к обочине, робот-водитель общественного такси плавно распахнул пассажирскую дверцу.

– Необычный у вас костюм, – заметил он. – Вот эти круглые вещицы… они для чего?

– Это пуговицы, – объяснил Джордж Миллер. – Деталь отчасти функциональная, отчасти декоративная. Одет я на старинный манер, по моде двадцатого века: таков уж характер моей работы.

Расплатившись с роботом, он подхватил портфель и поспешил к пандусу, ведущему в здание Центрального Исторического Управления. Рабочий день в главном здании уже начался: по коридорам неспешно, деловито расхаживали люди – мужчины и женщины в белых халатах. Добравшись до служебного лифта, Миллер кое-как втиснулся в кабину вместе с двумя необъятными ревизорами из дохристианского отдела и спустя пару минут оказался на собственном этаже, в отделе середины двадцатого столетия.

– Др-утро, – пробормотал он, нос к носу столкнувшись с ревизором Флемингом, поджидавшим его возле макета ядерной энергетической установки.

– Др-утро, – отрывисто буркнул тот – Послушайте, Миллер, давайте-ка объяснимся раз и навсегда. Что, если все вокруг вырядятся как вы? В постановлениях правительства насчет одежды все сказано ясно и недвусмысленно. Забудьте об этих проклятых анахронизмах хотя бы на время! Вот что это, во имя всего святого, за штука у вас в руке?! На вид – будто сплющенный динозавр из Юрской эпохи!

– Это портфель. Портфель из крокодиловой кожи, – объяснил Миллер, щелкнув замком. – Как видите, я ношу в нем катушки пленок с исследовательскими материалами, а во второй половине двадцатого столетия портфель служил также символом власти, ответственности, принадлежности к правящим кругам. Постарайтесь понять, Флеминг. Привыкая к обыденным вещам, артефактам исследуемого периода, я превращаю обычную любознательность ученого в подлинную сопричастность к эпохе, вживаюсь в двадцатый век! Полагаю, вы не раз замечали за мной странности в произношении некоторых слов. Так знайте: это акцент типичного американского предпринимателя времен президента Эйзенхауэра. Сечете?

– Э-э… что? – в недоумении пробормотал Флеминг.

– «Сечете» – одно из расхожих выражений середины двадцатого века, – наставительно сказал Миллер, выкладывая катушки на стол. – Еще дела ко мне у вас есть? Если нет, я приступаю к работе. Накануне мной обнаружены поразительные свидетельства того, что простые американцы двадцатого века хотя и мостили полы домов кафельной плиткой собственноручно, однако одежду себе сами не ткали. Этот факт непременно нужно учесть, соответствующим образом изменив экспозицию.