Золотой корсар

— Вернувшись к привычной жизни корсаров, мы всегда найдем на земле спокойный уголок, где сможем отдыхать после всех этих треволнений рядом с нашими женами. В Индии есть пейзажи, не менее живописные, чем эти; там мы и построим себе дворцы. Разве не сумеем мы разбогатеть сами, без его помощи? Кто помешает нам стать королями? И потом, — сказал Паоло, — я люблю, я обожаю эту девушку, пусть и видел ее лишь мельком.

— Я тоже люблю свою блондиночку.

— Впрочем, еврей уже дал нам понять, что этих женщин нам придется заслужить. Видимо, он хочет, чтобы мы совершали геройства, в обмен на которые он будет разрешать нам целовать тех, кого мы любим; он станет отмерять нам любовные ласки.

— Как это гнусно!

— Так что — мятеж?

— Да, мятеж!

— Но будем осторожными, иначе он нас уничтожит.

— И скрытными!

Людовик на какое-то мгновение задумался.

— Скоро старик вернется в Алжир! Сцапав его там, мы сможем заставить его отдать нам наших женщин.

— Так мы и сделаем! Только неплохо было бы подумать над планом…

— Мы восстанем против него! — воскликнул Паоло. — И не просто восстанем, а поведем против него непримиримую борьбу! Двое невежественных парней — а следует признать, что в этом отношении нам далеко до него — против старца, обладающего ужасными способностями!.. Безумная затея!

— Сражение демонов с Богом! И да будет ад!

— Да, пусть будет ад, — сказал Паоло, сверкнув глазами. — Мне больше нравится сраженный дьявол, и я бы предпочел уступить в этой битве, но сохранить свое достоинство, остаться великим в поражении, чем победить, но даже в триумфе не иметь возможности добиться покорности от противника.

Друзья крепко обнялись.

Вдруг откуда ни возьмись появился Иаков и смерил их пронизывающим насквозь взглядом.

Людовик потупил взор, Паоло же глаз не отвел.

Почувствовав в этом взгляде неожиданную твердость, старый еврей вздрогнул.

— Что это было? — спросил он.

— Людовику вздумалось обнять меня, — холодно промолвил Паоло.

— Зачем?

— Да так, в дурацком порыве.

— Глупец!

— Ну да, глупец. Он признался мне, что ему нравится моя женщина; я ответил, что предпочитаю его дружбу всем женщинам мира и не стану сердиться на него из-за этого признания, как и не буду ревновать.

Людовик напустил на себя смущенный вид.

— Ты лжешь, Паоло! — сказал еврей. — Ты лжешь, несчастный!

Паоло решил, что Иаков обо всем догадался.

Но еврею, напротив, показалось, что юноша сказал ему правду.

— Ты думаешь, что был искренен, но обманываешь самого себя. Ты ревнив; гордость не позволяет тебе признать это, но сердце твое протестует.

— Вот уж действительно: ничего от тебя не утаишь! — воскликнул Паоло, входя в роль. — Что ж, признаюсь: ты прав. Сердце мое противится этому, но она всего лишь женщина; друг значит для меня больше, чем любовница, и я никогда не сделаю моего спутника, мое второе «я», несчастным из-за вздорной ревности. После того как эта женщина станет моей, я не буду иметь ничего против того, чтобы Людовик провел с ней ночь.

Еврей улыбнулся.

— Как тебе будет угодно! — сказал он. — У тебя железный характер. Не думал, что в свои семнадцать лет ты сможешь обуздать глупые предрассудки. Ты далеко пойдешь, Паоло. Но следуйте за мной…

— Куда?

— На землю.

— Вот те на! С чего бы?

— Лишь почувствовав скуку жизни реальной, вы сможете по достоинству оценить ту искусственную жизнь, которую я даю вам здесь; мне нужно, чтобы, по контрасту, вернувшись сюда вечером, вы жаждали удовольствий. Я хочу усилить ваши способности. Мне нужны красивые дети.

Паоло с трудом обуздал подступивший гнев; внутри у него все кипело.

Он был глубоко задет той бесцеремонностью, с какой Иаков распоряжался ими, и понял, что то же, если он и дальше будет сидеть сложа руки, ждет и его потомство.

Людовик скрыл свое отвращение за непринужденным смехом — он умел изображать из себя простака.

Иаков не заметил нахлынувших на Паоло эмоций.

Старый еврей, как это бывает с сильными мира сего, ценил себя очень высоко. Он не думал, что эти дети способны его разыграть, и чувствовал такое над ними превосходство, что относился к ним с пренебрежением; он ни о чем не догадался.

И потом, у него был свой план, благодаря которому он рассчитывал и дальше держать этих пареньков в узде.

На головы молодым людям накинули капюшоны, и, поднятых на верблюдов и привязанных к седлам, их примерно с час куда-то везли. После того как шерстяные накидки с их голов были сняты, они устремили свои взоры в пространство.

Солнце показалось им ужасным.

Сахара, голая и унылая, действительно была адом по сравнению с тем раем, из которого они вышли.

Глубочайшее уныние охватило их; вопреки своей воле они испытали внезапную ностальгию.

Прочтя их чувства по мрачным лицам, Иаков ухмыльнулся.

— Ну же, довольно печалиться! Гоните грусть прочь и счастье к вам вернется!

— Мне почему-то кажется, господин, — сказал Людовик, — что впереди нас ждет масса ужасных моментов. Когда мы будем покидать город для исполнения ваших распоряжений, на нас обрушатся тысячи мук, мы везде станем изгоями.