Золотой корсар

Золото было даже в его судорожно сжатых в кулаки ладонях, оно было повсюду; стоило судье приоткрыть глаз — и он видел золото.

Он даже исхитрился приклеить монеты к потолку, чтобы лишь поднимая глаза видеть золото — всегда и повсюду.

Исступленная страсть!

Страсть ужасная!

Но именно такая страсть приносила этому человеку бесконечные и небывалые наслаждения.

Итак, он спал.

Пробило полночь. Старые стенные часы медленно отмерили двенадцать ударов, наполнив комнаты пронзительными звуками. Спящий поднялся, окинул взглядом свое сокровище, и в глазах его промелькнули молнии; затем он опустился на колени и принялся, одну за другой, целовать кучки монет горячими устами — так обычно мужчина целует любимую женщину.

Затем судья стал шептать монетам ласковые, полные бесконечной нежности слова — более теплых выражений и оборотов речи даже мать не использует в обращении к своему ребенку.

Мало-помалу судья распалялся.

Дрожа всем телом, он начал ползать среди золота, прижимать его к груди, животу, ногам, коленям и даже лицу — столь странными были его причуды.

Он то сгребал цехины в горстки и высыпал их себе на голову, купаясь в этом душе, который проливался на него золотым дождем, то, словно заяц, пытающийся укрыться в норке, протискивал голову и плечи в дыры, которые сам же и проделывал в этих кучах золотых монет. Прорывая себе в них борозду, он с наслаждением закапывался в этой канаве; он смеялся от счастья и плакал от удовольствия; он был безумен!

Горячка его усиливалась; вскоре судья застонал, еще через несколько мгновений стоны его переросли в крики, и у него начался приступ эпилепсии, проявлявшийся в резких подергиваниях, судорогах и конвульсиях.

Крики судьи напоминали уже звериный рык, пена выступила на его губах, глаза налились кровью, и он с неистовством заколотил по золоту руками.

Внезапно, словно больной гидрофобией, он набросился на цехины и начал вгрызаться в них зубами, но тут силы его оставили и, сомкнув челюсти на толстом дублоне и издавая глухие хрипы, Рондини пополз к своему ложу, добравшись до которого, тут же уснул, едва слышно посипывая.

Вдруг где-то на улице прокричали:

— Пожар! Пожар!

Судья, будто приведенный в движение невидимой пружиной, резко вскочил на ноги и прислушался.

Во дворе протяжно выла собака.

На улице с грохотом хлопали ставни; жители Неаполя бросились к окнам.

С головокружительной быстротой крики зловещим призывом разнеслись по всему городу.

Красноватые отблески плясали на городских стенах, клубы дыма взмывали над домами — в городе занимался огромный пожар.

Повсюду уже суетились пожарные со шлангами, обычные горожане, солдаты — на улице царила ужасная суматоха.

Судья задрожал.

— Ах, боже мой! — прошептал он. — Огонь! Огонь, мой единственный опасный враг! И совсем близко от моего дома!

Бросив взгляд на золото, он побледнел.

— Только бы никто сюда не вошел! — воскликнул он. — Не хочу, чтобы сюда входили! Пусть уж лучше мой дом сгорит, если огонь до него доберется, но только бы сюда никто не вошел! С золотом ничего не станет. Если же они, эти грабители и воры, заявятся сюда под предлогом потушить огонь, мои ружья их поубивают!

И он схватился за пистолеты.

— Вскоре здесь будет полиция! — продолжал шептать себе под нос судья. — Я попрошу сбиров, которые знают меня, встать у ворот и никого сюда не пускать. Но ни лаццарони, эти оборванцы, которые охотятся за моими деньгами, ни тем более сами сбиры не переступят порог, так как я буду начеку. Того, кто войдет в мой двор, я застрелю собственноручно.

В этот момент крики усилились, и на улице раздался выстрел.

— Гм! — пробормотал судья. — Стреляют!

Два, три, четыре, десять выстрелов последовали за первым.

— Революция! — воскликнул судья. — Великий боже!

Но тут чьи-то голоса провопили:

— Смерть поджигателям! По крышам! Стреляйте по крышам!

— Ага, — сказал себе Рондини, — это разбойники, которые поджигают дома, чтобы затем их ограбить. Они идут по крышам!

Это его немного успокоило.

— Ничего, там, вверху, их встретят мои ружья, — пробормотал он. — Только вчера я проверял свои ловушки. Ага, вот и они!

Действительно, на верхних этажах его дома раздалась целая серия выстрелов.

— Да, — промолвил скряга, — я был прав, когда принимал эти меры предосторожности: вот я и избавился от этих убийц. Они, вероятно, уже мертвы: я слышал два возгласа, а потом все стихло.

Взяв в руку фонарь, судья зажег его и, вытащив из кармана двухзарядный пистолет, осторожно, тщательно избегая ловушек, поднялся на чердак.

Там он прислушался, но ничто не вызвало у него беспокойства.

— Это должно быть где-то здесь! Ошибиться я не мог: стрелял, несомненно, мушкет, оставленный в этом коридоре. Посмотрим-ка!

И он медленно двинулся дальше.

Вскоре фонарь осветил два трупа, неподвижно лежавших в лужах крови: один из убитых был настоящим великаном, другой — пареньком небольшого роста.

Рондини испустил вопль радости.

Глава V. Под огнем

Судья заметил, что более высокий из грабителей упал на пол лицом вниз; другой лежал на боку.

На обоих были просторные, с натянутыми на голову капюшонами, черные плащи.