– Твое величество, – настаивал Флавий. – Кимвр и его спутники совершили еще более страшное преступление. Они стали пиратами. А это преступление против законов всех государств.
– Я слышал их рассказ, – сказал Митрадат. – И считаю скорее актом войны, чем пиратства. – Зубы его сверкнули с той же детской радостью, что раньше. – Но если ты тот самый человек, которого победил кимвр, расскажи мне свою историю. Что произошло со вторым кораблем?
– Мы уничтожили мятежников и на веслах добрались до Ахеи [
– Хватит. – Митрадат повернулся к Фрине. – Что ж, девушка, что ты так отчаянно хотела мне сказать?
Она могла бы упасть к его ногам, но она стояла перед ним, как приехавшая с визитом царица. И говорила она мягко.
– Великий царь, я хотела только попросить пощадить жизнь двух храбрых мужчин. Моя собственная жизнь не имеет значения.
– За это, – сказал Митрадат, – я никогда не отпущу тебя.
Флавий со всепоглощающей горечью сказал:
– Твое величество, сенат Рима не считает эту женщину заслуживающей внимания; то же самое относится к варвару алану. Мы не рекомендуем твоему величеству оставлять их в живых, но я думаю, что царь вскоре и сам поймет это. Но с кимвром, их главарем и злым гением всего дела, должно быть покончено. Мы предпочли бы, чтобы он умер в Риме, но он может умереть и здесь. Я уже представил твоему величеству письменный консульский декрет республики. Могу ли я добавить в самых дружеских чувствах, понимая, что великий царь прислушается к мудрому совету, – если я вернусь с неисполненным декретом, Сенат будет вынужден считать это поводом для начала войны.
XVII
– Вы просите отдать вам моего гостя, который доблестно сражался за меня, – серьезно сказал Митрадат. А потом с озорной улыбкой добавил: – К тому же я сомневаюсь в реальности твоей угрозы. Если все кимвры таковы, как этот, всю Европу сейчас трясло бы и она не думала бы о востоке. Через десять лет, возможно… но никто не рискнет такой богатой провинцией, как Пергам, чтобы захватить одного человека. Я прочел твои официальные документы, Флавий, и в них только просьба.
– Великий царь, в мои намерения никогда не входили угрозы, – быстро и гладко ответил римлянин. – Прости мои неловкие слова. Мы в республике привыкли говорить прямо. Но, конечно, царь понимает, что сенат и народ Рима будут приветствовать важный знак дружбы от такого могучего и великолепного монарха. Мне разрешено предложить небольшой материальный символ благодарности нашего государства, а именно…
– Я видел, какой будет взятка, – сказал Митрадат. – Обсудим это на досуге вечером. – Он посмотрел на Эодана и Флавия и усмехнулся. – Будет пир, и вы, два старых друга, сможете обменяться воспоминаниями. А тем временем я запрещаю вам проявлять насилие по отношению друг к другу. У меня есть работа. Вы можете идти.
Эодан попятился и у двери взял Фрину за руку.
– Иди в мою палатку, – сказал он. – Нельзя было так безрассудно отправляться сюда.
– Я бы отправилась сюда даже без этой малой помощи, – прошептала она. Схватила его за плащ, и ее голос стал резким: – Эодан, он отдаст тебя им?
– Вряд ли, – сказал кимвр. И с горечью добавил: – Но и не отдаст мне Флавия!
Они пошли по двору, и ветер трепал их плащи. Эодан оглянулся и увидел, что из крепости выходит Флавий.
– Подожди, – сказал он Фрине. – Мне нужно поговорить с ним, но так, чтобы никто не слышал.
– Ты разочаруешь царя, – резко ответила она. – Он с нетерпением ждет утонченного соревнования гладиаторов.
Эодан пошел от нее. Флавий от холода плотнее запахнулся в тогу. Он улыбнулся, подняв брови, и стоял в ожидании; его темные волосы были приглажены. Но молодость и веселье покинули его.
– Не будешь ли так добр, чтобы бросить мне вызов? – спросил он.
– Я не дурак, – ответил Эодан.
– Конечно, не в этом отношении… Поскольку твоя жизнь теперь зависит от капризов царя, ты будешь исполнять эти его малейшие капризы, как… как хорошо обученная собака. – Флавий говорил спокойно, старательно подбирая слова. – Похоже, это правда: рожденный рабом всегда остается рабом.
Эодан обеими руками сдерживал душу. Наконец он сказал:
– Я встречусь с тобой за пределами власти Рима и Понта.
Флавий в улыбке оскалил зубы.
– Твое уничтожение для меня важней сомнительного удовольствия одного поединка.
– Значит, ты боишься, – сказал Эодан. – Ты сражаешься только с женщинами.
Флавий сжал свободную руку. Его точеное лицо застыло. Ровным голосом он сказал: