Золотой теленок

Эту публикацию Динерштейн, конечно, видел. Но версию предложил все же очень странную. Получается, что не позднее 1927 года до ЦКК дошли «слухи» о нарбутовском «недостойном поведении в деникинском плену», однако интереса не вызвали. А через некоторое время ими заинтересовались.

Мало того, получается, что материалы деникинской контрразведки почти десять лет не вызывали интереса чекистов. Ну, вроде как повода не было ознакомиться. И появился он лишь в связи с обращением ЦКК. Практически нулевая вероятность такого варианта[32].

Нет оснований сомневаться: Динерштейн понимал, насколько уязвима его версия. Однако в литературных кругах уже много лет ходили слухи, что именно донос Воронского обусловил крушение нарбутовской карьеры, вот и пытался исследователь отвести подозрения от редактора «Красной нови». Долго занимался его биографией, с 1960-х годов опубликовал немало статей, доказывая, что «ветеран партии» был в аспекте этики безупречен.

О большевистской этике можно спорить. Но к нарбутовскому крушению Воронский и в самом деле не причастен. Осенью 1927 года он уже не возглавлял «Красную новь». Вапповская победа была окончательной[33].

Ну а зифовский директор по-прежнему участвовал в антитроцкистских кампаниях. Появился и новый покровитель – Н. И. Бухарин, ставший тогда в ЦК партии ближайшим союзником генсека[34].

Однако после окончательной сталинской победы генсеку уже не нужен был влиятельный союзник. Бухарина оттесняли от власти. У Нарбута не осталось влиятельных покровителей. Даже его прежнего начальника в Отделе печати ЦК ВКП (б) перевели на работу в Сибирь.

Шла подготовка опалы Бухарина. А это подразумевало, что и его протеже утратят издательские посты. Сотрудники ОГПУ, подготовив и «легендировав» материалы, ждали отъезда Нарбута за границу. В его отсутствие полемика исключалась. Уехал. Материалы, компрометирующие зифовского директора, были отправлены секретарю ЦКК[35].

Недавнего функционера лишили не только партбилета. Фактически ему запретили профессиональную реализацию в издательской области. Признавалось «абсолютно недопустимым предоставление Нарбуту какой бы то ни было руководящей советской работы»[36].

Теоретически Нарбут мог бы сослаться на решение Дзержинского, не давшего ходу документам из деникинской контрразведки. Практически же этот прием защиты исключался. В ЦКК и так знали, по какой причине чекисты девять лет спустя подготовили интригу против зифовского директора.

Попытки Нарбута получить хотя бы техническую редакционную должность в издательских организациях тоже блокировались. Решение о приеме на работу надлежало согласовывать в ЦКК, и ответ был всегда один: нежелательно[37].

Жесткие меры ЦКК, похоже, обусловлены соображениями корпоративности. По итогам конфликта 1927 года унизили Воронского, а он хоть и «троцкист», но все же «старый большевик», вот с Нарбутом и свели счеты.

Отнюдь не все друзья тогда отвернулись от него. Помогали Катаев, Ильф, Петров да и многие другие.

Горький тоже поддержал. Благодаря его заступничеству Нарбут вернулся к литературной деятельности. Он был принят в Союз советских писателей.

Но Горький умер в 1936 году, и вскоре начались аресты литераторов, за которых он заступался. Исключенный из партии Нарбут, некогда пользовавшийся бухаринским покровительством, был обречен.

Реконструируя историю создания «Двенадцати стульев», мы отмечали, что Петров не упомянул зифовского директора в планах и набросках мемуарной книги. Причина вполне очевидная.

Ну а в сентябре 1928 года нарбутовская катастрофа стала и бедой Ильфа и Петрова. Они лишились влиятельнейшего покровителя. Это – с учетом тайн одесского прошлого – немалая опасность[38].

Под угрозой оказался и Катаев. Ему тоже было что скрывать.

Громкое молчание

Ильф и Петров были уволены из редакции «Гудка». Оттуда их буквально выжил «ответственный редактор».

В планах и набросках книги об Ильфе тема багдасаровских гонений лишь обозначена. Петрова гораздо больше интересовала другая тема – критического приема «Двенадцати стульев».

Через полтора-два месяца после издания романа соавторы, вероятно, ждали обсуждения романа критиками. Петров в черновых набросках воспоминаний об Ильфе отметил: «Первая рецензия в “вечорке”. Потом рецензий вообще не было»[39].

На эту фразу обычно ссылаются литературоведы, рассуждая о реакции критиков. Правда, сама рецензия – по словам Петрова, единственная – не анализируется.

Она была опубликована в газете «Вечерняя Москва» 2 сентября 1928 года за подписью «Л.К.». Начиналась, как обычно, с библиографической характеристики: «Илья Ильф и Евг. Петров. “Двенадцать стульев”. Роман. ЗИФ. 1928 г. Ц. 2 р.50 к.»[40].