Золотой теленок

Мандельштам начал с оценки масштаба литературного события. Далее – конкретизация: «Широчайшие слои сейчас буквально захлебываются книгой молодых авторов Ильфа и Петрова, называемой “Двенадцать стульев”. Единственным откликом на этот брызжущий веселой злобой и молодостью, на этот дышащий требовательной любовью к советской стране памфлет было несколько слов, сказанных т. Бухариным на съезде профсоюзов».

Бухарин книгу одобрил. Пусть не на «съезде профсоюзов», а выступая перед рабочими и сельскими корреспондентами, но его речь, где обильно и с похвалой цитировался роман, была опубликована в «Правде» 2 декабря 1928 года[52].

Завуалированная ссылка на публикацию в «Правде» – аргумент политический. Мандельштам подчеркивал, что роман хвалить можно: «Бухарину книга Ильфа и Петрова для чего-то понадобилась, а рецензентам пока не нужна. Доберутся, конечно, и до нее и отбреют как следует».

Нет оснований полагать, что Мандельштам не знал о московских откликах на «Двенадцать стульев». Вопреки им он настаивал, что книга Ильфа и Петрова – не просто насмешка, а «дышащий требовательной любовью к советской стране памфлет». При этом Мандельштам уходил от заведомо бесполезной полемики с рецензентами, ссылаясь на оценку, данную роману Бухариным. И закончил статью, вернувшись к исходному тезису: «Еще раз напоминаю о “веере герцогини”. Он движется не в такт и с подозрительной независимостью. Нам не нужно веера герцогини, хотя бы в жилах ее текла трижды выдержанная идеологическая кровь».

Разумеется, Петров, собираясь опубликовать мемуарную книгу, не мог упомянуть Мандельштама и Бухарина. По той же причине, что и Нарбута.

Однако другие отзывы на роман он, бесспорно, заметил. Но – умолчал о них. Мандельштам тоже умолчал, хотя и рассуждал о «незамечании».

Правы оба. Роман публиковался в популярном московском ежемесячнике, был выпущен крупным столичным издательством, да еще и практически сразу «разобран на цитаты». А известные критики словно бы не заметили книгу. Не печатали рецензии на нее такие журналы, как «Новый мир», «Октябрь», «Красная новь», «Молодая гвардия».

Не только авторы «Двенадцати стульев» ждали отзывы в крупных журналах. Читатели тоже искали, однако не находили рецензии на роман.

Ожидание затягивалось, а рецензии тогда – жанр оперативный, почти репортажи: что, где, кем и когда опубликовано. Они нужны были в течение месяцев шести после выхода книги. Затем – черед критических очерков, аналитических статей о романе. Их тоже не печатали столичные журналы.

Мнения Олеши и Мандельштама сходны. Но сформулированы как полярные точки зрения – сообразно прагматике в каждом случае.

Олеша заявил, что книга «оплевана критикой». Это соответствовало тональности немногочисленных отзывов.

Мандельштам же рассуждал о «незамечании». Что соответствовало политике «толстых» журналов. Там демонстративно не замечали книгу Ильфа и Петрова. Громкое получилось молчание.

Смена курса

В планах и набросках мемуарной книги Петров следовал мандельштамовскому варианту. Не мог же он в 1939 году объяснять, почему роман отчасти утратил политическую актуальность еще до начала журнальной публикации.

Анализируя историю создания и текстологию романа «Двенадцать стульев», мы рассматривали проблему смены политического курса. Она была обусловлена началом борьбы с так называемой «правой оппозицией»[53].

На этот раз термин «правая оппозиция» соотносился с деятельностью тех, кого партийное руководство объявило лицами, препятствовавшими радикальным преобразованиям в СССР. Что подразумевало осознанное или неосознанное содействие пресловутой буржуазии.

Таковы были пропагандистские установки. В действительности же спор шел об уместности продолжения так называемой новой экономической политики. Бухарин считался ее идеологом.

Подчеркнем, что любое политическое обвинение в этой ситуации было крайне опасным. Оно могло стать причиной ареста. Это предусматривалось новым УК РСФСР, принятым в 1926 году.

Характер обвинения мало что менял. Пункт 1 статьи 58 УК формулировался традиционно: «Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти Рабоче-Крестьянских Советов и существующего на основании Конституции Р. С.Ф.С.Р. Рабоче-Крестьянского Правительства, а также действия в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к ее свержению путем интервенции или блокады, шпионажа, финансирования прессы и т. п.».