— Вот ты говоришь, что наша трагедия состояла в неумении понять душу и чаяния народа. В какой-то мере, возможно, это и правильно. Но лишь отчасти. Я же думаю: трагедия наша была в том, что мы воспринимали сборище людей с рабской психологией за прямых потомков свободолюбивых запорожцев и пытались пробудить в их сердцах дух и нравы их предков. Однако жизнь показала, что мы оказались фантазерами, строителями воздушных замков. Мы оказались героями без масс, но зато и народ был без героев. Смешно, но он оказался не в состоянии выдвинуть из своей среды вождей. Из тридцати миллионов украинцев на пост первого президента не нашлось более достойного и знающего человека, чем историк Михайло Грушевский. А кто такой был Грушевский? Нелюдим, кабинетный чинуша, книжный червяк, страшный анахронист! Совершенно не отвечал требованиям времени и не обладал данными, необходимыми для главы правительства, и Владимир Винниченко. Писатель он, может, был и неплохой, но как политику ему не хватало ни инициативы, ни воли, ни хитрости, ни жестокости. Стараясь всем угодить, всех примирить, Винниченко, как уличная девка, кланялся и черносотенцам, и анархистам. Кланялся до тех пор, пока его не переехала собственная же колесница. Учти, что это были самые выдающиеся лидеры. А о тогдашних министрах и говорить противно! То было не правительство, а сборище шутов, склизкая протоплазма без всяких принципов и убеждений. Как будто специально стянули к государственному рулю все ничтожества — карьеристов, нытиков и интриганов. Чего можно было ждать от подобных деятелей?.. Именно они и были первыми виновниками гибели нашего дела. В то время как польское правительство лихорадочно формировало свои войска, укрепляло государственность, эти болтуны занимались всем чем угодно, но только не насущными делами. Подумать только: армия Муравьева приближается к Киеву, наши полки истекают кровью от нехватки боеприпасов, а в это время горе-министры под председательством Симона Петлюры целых два дня проводят в страстных дискуссиях о том, какой длины должна быть мотня у казацких шаровар. Я уже не говорю о том, сколько времени и энергии потратил Петлюра на устройство парадов, молебнов, всевозможных чествований. Вообще это было наказание божие, а не деятель. Только в тогдашнем украинском «правительстве» и мог удержаться на таком ответственном посту подобный подонок. Бывший агент царской охранки, совершеннейший невежда в военном деле, ренегат и провокатор, безудержный честолюбец, авантюрист и позер — вот далеко не полный портрет этого выродка. Плевать он хотел на наше дело. Он из кожи лез, чтобы стать вождем, «национальным героем». В своих домогательствах этот бандит не останавливался ни перед предательством, ни перед тайными убийствами. Он готов был сожрать всякого, кто стал бы на его пути, а сам боялся даже собственной армии…
Под ударами красногвардейских отрядов эти «деятели» не продержались бы и месяца, если бы на помощь не пришла Германия. Именно она тогда протянула нам руку помощи — первая из всех европейских государств. И ради спасения нашего дела послала сюда полумиллионную армию. Я лично вел переговоры с фельдмаршалом Эйхгорном. Эйхгорн… Вот кто может служить образцом государственного деятеля! Он сразу понял никчемность Центральной рады и содействовал ее свержению. Чтобы сконцентрировать всю полноту власти в сильных руках, наиболее сознательные деятели избрали свою подлинно национальную форму самоуправления — гетманство. Я надеялся, что мы наконец выбрались из хаоса первого периода игры в демократию на столбовой путь стабилизации и развития. Надеялся, забыв, с кем мы имеем дело… Начались бунты, вспышки анархии. Вскоре вся Украина заполыхала большевистскими восстаниями. К тому времени и в самой Германии произошли радикальные перемены, она уже не могла держать свои армии у берегов Днепра. А гетманские войска были слишком малочисленны, чтобы подавить начавшиеся волнения. Я не захотел стать свидетелем позорного конца и решил вместе с гетманом навсегда оставить Украину…
Рассказ прервался. Рехер удрученно закрыл ладонями лицо и замер. И долго сидел без малейшего движения. Олесю даже стало казаться, что в углу комнаты застыл каменный идол. «Как нужно ненавидеть собственный народ, чтобы так о нем говорить! А верит ли он сам своим словам? Может, это говорит обида за неудачную судьбу?..»
— Нет, я никогда не смогу понять тебя, отец. Проклясть свою родину, свой народ… Ну, в минуту отчаяния чего не бывает. Зато ведь позже, позже ты имел возможность убедиться, что твой народ совсем не таков, каким ты его себе представлял. Этот народ строил свое счастье, творил чудеса… Во имя чего его так ненавидеть? И зачем слоняться в изгнании, когда все честные украинцы возвращались в родной дом? Взять хотя бы Крутояра…
— Дмитрия Крутояра? Ты откуда знаешь Крутояра?
— Как откуда? Я учился с его дочкой.
— Он и сейчас в Киеве?
— Да. Я недавно был у них.