И Дмитро поехал. Но то были времена, не очень способствующие изучению наук. Петербург кипел в предчувствия больших общественных бурь, студенчество было занято поиском путей к свободе. Скоро волнения эти нашли отклики и в юной душе Дмитра. В Андреевской школе, что на Васильевском острове, он услышал слова, от которых кровь вскипела в жилах. Не подготовленный к борьбе, не разбираясь в хитросплетениях политики, присоединился он к тем, кто так горячо говорил о будущем Украины. По поручению землячества распространял прокламации, ездил на Чернечью гору возлагать венок на могилу Кобзаря. А когда вернулся, его ждали жандармы. Чтобы избежать тюрьмы, пришлось немедленно бежать за границу. Уже в чужих краях вспомнил об отцовском наказе и… Никто не знает, каких усилий стоила Дмитрию учеба. Однако он добился своего. Собственно, получил диплом инженера, а добиться же ничего не добился. О возвращении в Киев нечего было и думать, а найти работу на чужбине…
В поисках куска хлеба пешком измерил Скандинавию, объездил Европу, побывал в Америке. Известие о свержении самодержавия в России застало его на далеких островах Новой Зеландии. Шел тогда Дмитрию уже тридцать третий год. Недолго думая, разорвал он контракт со строительной фирмой, собрал свои жалкие пожитки и направился в родные края. Но долгой, ах какой долгой показалась ему дорога до Франции. А у берегов Европы его настигло известие о новом перевороте в Петрограде. Русские эмигранты, наводнившие парижские отели, рассказывали о тех, кто «подло дорвался до бразд правления в России», такие невероятные ужасы, что беспомощный в политике Крутояр не решился возвратиться на родину. А что, если туда вернулись старые порядки? Поскольку все газеты в один голос пророчили очень быструю кончину большевистскому режиму, он решил временно задержаться во Франции. От нечего делать слонялся по эмигрантским притонам, прислушивался к разным фантастическим бредням, долетавшим с берегов Невы, и все ждал, ждал…
В Париже он случайно встретил красавицу землячку Глафиру Терещинскую. Ничего утешительного она, конечно, рассказать не могла, так как сама ничуть не лучше него разбиралась в революционных событиях, но то, что она сумела рассказать о себе, просто потрясло уже немолодого инженера. В дороге на семью Терещинских напали грабители, убили ее родителей, забрали ценности, и теперь Глафира осталась одна и без средств. Чтобы заработать на жизнь, она стала натурщицей в мастерских начинающих художников. Что будет дальше, она боялась думать. Не хотел об этом думать и Дмитрий, так как хорошо знал обычаи европейских городов. Поэтому он решительно запретил девушке выставлять себя напоказ. Снял для нее на свои нищенские сбережения небольшую мансарду на далекой окраине. А потом… потом и сам туда переехал. Так, невенчанные, соединили они на горьком перепутье свои судьбы.
Ровно через год у них родилась дочка, которую по обоюдному согласию назвали Светланой. Назвали так потому, что это маленькое существо стало единственным утешением, радостью и светлым лучиком в их жизни. А жили они, как и большинство эмигрантов, в беспросветной нужде, без каких-либо надежд на лучшее будущее. Тяжелые думы не давали покоя безработному Крутояру по ночам: «Что ждет мою крошку? Мастерские художников или…» Ведь на его глазах бывшие русские княгини вынуждены были идти на панель, вчерашние миллионеры превращались в нищих. И все чаще он задумывался над тем, что делается на родине. Почему непонятная и ненавистная для «свободного мира» большевистская Россия не разваливается в железных тисках фронтов? Почему не подымает от голода, как пророчили большие и малые газеты? Откуда берет силы для титанической борьбы?
После долгих и мучительных размышлений он однажды сказал жене:
— Итак, возвращаемся на Украину. Это решено. Мы — не цыгане, Светлана должна иметь родину.
— Но ведь все другие…
— Пусть другие поступают, как хотят, а мы возвращаемся.
Оформление соответствующих документов в советском представительстве не заняло много времени, и вскоре семья Крутояров отправилась домой. Отправилась — нечего греха таить — не без внутреннего страха. Как будет под большевиками? Однако все страхи вмиг развеялись, как только они прибыли в Киев. Земляки встретили их искренне и сердечно, без малейшей тени враждебности или подозрительности. Вообще Крутояры нигде не заметили никакого деспотизма и насилия, о которых столько трубили эмигранты. Простые люди свободно, без принуждения создавали основы новой жизни. Украина покрывалась лесами новостроек, и каждая пара рабочих рук ценилась, как нигде в мире. В наркомате учли большой опыт Дмитрия Прокофьевича и предложили ему работу в Академии архитектуры и строительства. «Правда ли все это? — спрашивал себя ошеломленный Крутояр. — Не сон ли?..»