Золушки из трактира на площади

Матушка следила за ним расширившимися зрачками, а в памяти не блекли, мерцали созвездиями два сиятельных образа — женщины в синем платье и мужчины за ее плечом.

Кай прошел мимо, едва не задев ее. Неуважительно сгреб гарнитур в карман камзола и, не глядя на Бруни, собрался уходить. Но не выдержал, обернулся на пороге. В лице его мелькнула та отстраненность, что она увидела в день проводов принцессы Ориданы.

— Не женат, — четко, будто по-военному ответил он. — Но у меня есть… обязательства.

И вышел, прикрыв за собой дверь.

Матушка промучилась всю ночь, невольно прислушиваясь, не постучит ли в дверь решивший вернуться Кай.

Но он не пришел.

Утро выдалось туманным — дело шло к осени, и это ощущалось в излишней свежести воздуха, в холодной росе, покрывшей камни мостовой.

Бруни умылась, заплела косу и спустилась в кухню, так и не посмотрев в зеркало.

Разглядев ее бледное личико с глазами, красными от слез, Пип, уже шурующий в кухне вместе с Весем, лишь покачал головой. Сунул ей в руки расписную тарелочку с ее любимым крейским пирогом, трогательно украшенным настоящей розой.

— С Днем рождения, девочка! — сказал повар, целуя невысокую хозяйку трактира в макушку. — Долгия лета и счастья полные закрома!

Как ни грустна была Матушка, вид и запах лакомства поднял ей настроение. Пирог этот был верхом поварского искусства, ибо требовал многочасового приготовления, начиная с обработки теста, получавшегося многослойным, нежным, тонким, но плотным, способным удерживать восхитительную сырную начинку с зеленью и пряностями. Съедать деликатес, выпекаемый в форме лодки, следовало следующим образом: надо было откусить ‘нос’ и высосать начинку, а после закусить тестом.

Лежащий на тарелке пирог, только что вытащенный Пиппо из печи, ‘дышал’ горячим воздухом и распространял дивные ароматы нежного сыра, теста и розы, умирающей от жара. Сестрички Гретель, подошедшие, как и повар, пораньше, подхватили Матушку под ручки и провели за столик у окна, будто дорогого гостя. Принесли горячий морс и золотистую, густую, нарезанную ломтями пшеничную кашу, круг масла, плачущий ледяными слезами. Веслав выступил из-за их широких спин и смущенно поставил на стол лошадку, искусно вырезанную ножом из дерева.

Матушка оглядела их, столпившихся вокруг: серьезного Пипа, грозных сестричек, лохматого Веся, еще не успевшего убрать кудри под бандану… и не смогла сдержать слез. Вот ее семья — и другой не надо! Не опалы и брильянты ей носить — а подносы с тарелками и кружками!

Порывисто вскочив, она обняла всех — насколько рук хватило. И расцеловала, куда придется. Оборотень протестующе взвыл, вывернувшись, сбежал на кухню.

— Ну все-все, — Пиппо, оторвав Матушку от себя, сердито встряхнул. Глаза его тоже были на мокром месте. — Вечером обещалась заявиться Ванилька и несколько наших старых знакомцев. Вот тогда и отпразднуем. А пока завтракай госпожой, но возвращайся на кухню…

— …Хозяйкой, — довершила за него Бруни. — Спасибо вам, дорогие мои! Что бы я без вас делала!

После завтрака ежедневные хлопоты поскакали сорвавшимися с привязи лошадьми.

Григо Турмалин, бывший одним из приглашенных на праздничный ужин, пришел раньше обычного. Кинул короткий испытующий взгляд на встретившую его Матушку и отправился в любимый угол — попивать горячий морс с медом и дымить добротной трубкой. Шепнул лишь: ‘О подарке вечером!’ Ближе к обеду зашел Томазо Пелеван с презентом от себя и супруги — шалью, расшитой пышными гроздями сирени, собственноручно ею связанной. А под вечер в трактире появилась Глава Гильдии Прачек Клозильда Мипидо, или, как ее называли Туча Клози. Матрона размерами не уступала Питеру Коноху, а толщиной красных рук так и вообще его превосходила. Прошли времена, когда она отбивала белье на берегах водоемов, а затем в туманных преисподних столичных прачечных. Нынче Клозильда сама вела бухгалтерию Гильдии, отсматривала кандидаток на прием и жестоко избавлялась от прачек, крутивших шашни с клиентами. ‘Вы не шлюхи, — грозила она пальцем, больше похожим на сардельку, — помните об этом! Коль желаете сношаться — ступайте на улицу Алых подвязок в Гильдию Почтенных Шлюх, там всех принимают… после трехсотого клиента!’ Исключение составляли случаи, когда заказчик выражал желание жениться. Небольшая сумма в карман Клози плюс приглашение на свадьбу — и благословение молодым было обеспечено, а место в гильдии оставалось за невестой.

Поскольку трактир Матушки Бруни находился аккурат под бочком здания Гильдии, не удивительно, что все праздники прачки предпочитали отмечать у нее. Посетители мужского пола в такие дни испарялись, памятуя, что страшнее пьяных прачек могут быть только оборотни, отведавшие человеческой крови. Туча Клози и сама любила заходить к Бруни. Напивалась она редко, но метко, поскольку, несмотря на все вышесказанное, имела влюбчивое сердце, периодические заполняемое нежным чувством то к мальчику-разносчику воды, то к священнику из соседнего храма, то к приказчику из магазина нижнего белья.