Золушки из трактира на площади

Вистун, покосившись на стати соседки по столу, молча подвинул ей свой бокал.

Когда все, наконец, расселись, Пиппо, по праву ближайшего родственника и коллеги севший десную, воскликнул:

— Где же Ванилька?

Дверь распахнулась, будто ждала этих слов.

И пала тишина. Даже дети застыли, издав восхищенное ‘Хоу!’

На пороге стоял худощавый человек в камзоле цвета яркой свеклы, в зеленых штанах, без всякого стеснения обтягивающих стройные ноги и другие анатомические подробности, в узких красных ботинках и в синем шейном платке, в который было воткнуто несколько булавок с навершиями в виде осьминога, морского конька и разного вида ракушек. Из нагрудного кармана камзола живописно опадала… морковная ботва.

Разглядев ее, Матушка поднялась из-за стола и поспешила навстречу гостю.

— Моя дорогая именинница! — приветствовал тот, будто знал Бруни давно и близко. Поймал ее руки и прижал к губам. — Милая Матушка! В этот полный светлячков и пьяниц вечерок спешу поздравить тебя с Днем появления из материнского лона сине-багрового комочка, издающего котячьи звуки! Да пребудут твои мысли полными чистых помыслов, твои телеса — здоровья, а твой трактир — относительно трезвых посетителей и их невыносимо тяжелых кошельков!

Бруни невольно покосилась на свои ‘телеса’ и прыснула, как девчонка. Но тут же сделала серьезное лицо и присела в подобии реверанса. Как вести себя с шутом Его Величества Редъярда Третьего — шалопаем Дрюней — бывшим, к тому же, благородным по крови господином, она понятия не имела.

— Улыбок и теплых объятий! — сказала она. — Как же мне называть вас?

— На ты! — просто ответил шут и, сделав шаг внутрь, закружил ее в подобии танца. — Как обращалась бы к любимому сыну!

— Но ваше имя?.. — пискнула Бруни, выворачиваясь.

— …Слишком известно и труднопроизносимо, — свысока посмотрел на нее шут и вдруг захохотал, да так заразительно, что сидящие за столом, переглянувшись, дружно начали улыбаться. — Зови меня Дрюней! Уж если Его Развеликое Величество не брезгует называть меня так, остальным тоже понравится!

Зашелестели шелка. Нечто нежно-сиреневое в фиолетовых оборках вплыло в трактир, помахивая полями шляпы в цвет шейного платка спутника.

— Ванилла! — ахнула Бруни.

— С Днем рождения! — воскликнула та, суя Матушке в руки тяжеленькую резную шкатулку. — И позвольте вас познакомить с моим женихом! Папа?

Папа, багровея, медленно вставал из-за стола.

Охнув, Матушка в мгновение ока оказалась рядом с поваром и взяла под руку.

— Мы ужасно рады познакомиться с вами… с тобой, дорогой Дрюня! — защебетала она и уронила от волнения шкатулку, едва не разбив пару тарелок. — Ванилла, вы обручились?

Старшая Королевская Булочница воздела к потолку безымянный перст, на котором блестел нескромный бриллиант. И подытожила:

— Да! Любимый, прослушав Хартию вольностей лица, обязующегося стать моим мужем, согласился устроить свадьбу!

В мгновение ока Дрюня упал в ноги Пипа с криком:

— Благословите, отче!

Пиппо пошел красными пятнами и рухнул на стул. Отерев трясущейся рукой пот со лба, взглянул на Ваниллу и сказал:

— Да-а-а… Не ожидал я от тебя, доченька, такой па… радости! А вам, молодой человек, — его грозный взгляд переместился на шута, рука шарила по столу, словно искала любимый топорик для разделки мяса, — можно верить? Вы ж, небось, мот, бабник и пьяница!

— Папа! — глядя на Пиппо воскликнул Дрюня и с удобством расположился на полу, скрестив ноги. — Дочка твоя, хоть и не молода, и бесприданница, и характер имеет тяже… отцовский, да и не голубой крови девица, но собой хороша, на язык остра, а в постели и у плиты темпераментна сверх меры. И специфику моей работы понимает! А для меня это важно! Но еще важнее… — он интимно понизил голос, — для Рэда!

— Не понял! — напрягся повар.

Шут вскочил на ноги, одним махом поставил рядом два стула, подмигнув и потеснив Томазо и его супругу, усадил Ванниллу и, сев рядом с ее отцом, цопнул с блюда еще горячего мерзавчика.

— Суди сам! — откусив булочку и на мгновение зажмурившись от удовольствия, заговорил он. — У нас с дочкой твоей тишь да благодать — и я склонен сочинять сонеты, которые так любит Его Величество, играть на китаре и рисовать акварели, что вызывают восхищение придворных дам, даже тех, что меня терпеть ненавидят! Мы с Ваниллой в ссоре — и мои эпиграммы полны изысканного яда, остры и горьки, как свежемолотый перец, а от шуток придворные шарахаются, словно макрель от дельфина. Так что, как ни поверни, от такой семейной жизни одни плюсы!

Пока он говорил, Пип разглядывал его исподлобья, а когда шут замолчал — не отвел взгляда.

— Папа! — проникновенно сказал Дрюня. — Да люблю я ее, Ванильку твою, неужели не ясно!

Ванилла судорожно вздохнула.

— Ах! — воскликнула Туча Клози, трепетно прижимая руки к груди. — Вот это, я понимаю, чуйство! Чуйство полета!

Она огляделась в поисках поддержки, обнаружила затихшего рядом Висту, захомутала его в объятия и одарила страстным поцелуем.

— Вот это по-нашенски! — заметил Дрюня и протянул Пипу раскрытую ладонь. — Благословишь?