Зоопарк на краю света

За пашнями голубой холм распластал свои бока-крылья, обрамляя поле с обеих сторон. Преподобный думал было, что дорога кончилась, но как только они обогнули подножие холма, перед миссионером открылись новые просторы. Оказалось, у холма притулилось крошечное озеро. Скрип колес спугнул черно-белую стаю длиннохвостых сорок; они взметнулись над водой, вспенив озерную гладь, и унеслись в заброшенную императорскую резиденцию на берегу. Стены ее покосились, окна зияли пустыми черными проемами, сквозь которые внутрь залетали птицы, – то ли дом, то ли череп настрадавшегося при жизни бедняги.

Так впервые за несколько дней преподобный увидел следы людского обитания.

Счастливица окончательно приноровилась к долгой ходьбе, и пусть худощавость ее никуда не исчезла, слониха стала не в пример выносливее, чем в начале пути. Она легко поспевала за повозкой, полная сил и любопытства ко всему, что ее окружало. Подошвы ее стоп давно покрылись толстыми мозолями, их больше не бинтовали, будто женские ножки[45].

Пожалуй, лишь одна неприятность омрачала эту идиллию: в угодьях слонихе почти нечего было есть.

Еще в Пекине смотритель зоопарка твердил преподобному: слоны, конечно, вегетарианцы, но это не значит, что они могут питаться любой травой. Хотя на пастбищах царило буйство зелени, Счастливица с трудом находила среди местной флоры что-то съедобное. На холмах и лесных полянах росли свежие, сочные дикие травы, но Счастливица либо вовсе к ним не притрагивалась, либо совала их в рот и тут же выплевывала. Преподобный переживал, как бы она не закусила чем-нибудь ядовитым, теми же грибами – ведь случись что, они даже ветеринара ей не сыщут.

Однажды вечером горный ветер принес благоухание сосны. Счастливица последовала за ароматом, отломила хоботом сосновую ветку, отправила в рот иголки, и ее тут же вырвало. В другой день она увидела над головой гроздь сиреневых ягод, радостно ее сорвала и проглотила, после чего целый день страдала поносом (обозу пришлось затормозить и ждать, пока она не поправится).

Миссионеру ничего не оставалось, кроме как ежеминутно быть начеку и окрикивать слониху каждый раз, когда она делала шаг в сторону или тянулась к незнакомому лакомству. Он ввел строгие правила: теперь Счастливице разрешалось есть только сено с повозки. Спустя несколько дней неустанного контроля преподобный совершенно выбился из сил.

Хуже всего было то, что запасы сена подходили к концу.

Виной тому стала смена маршрута. Казенный тракт пролегал мимо деревень, где хватало вдоволь и сухой, и свежей травы, а вот на Муланьских пастбищах таких селений было раз-два и обчелся. Старина Би понятия не имел, что слоны – те еще привереды, он думал, раз в угодьях повсюду зелено, Счастливице не грозит голод, и потому решил не обременять повозку лишним провиантом. Кто же знал, что здешняя растительность придется слонихе не по вкусу и вдруг выяснится, что животное нечем кормить.

Оказалось, что через три дня, если ничего не придумать, Счастливица останется без еды. Через пять дней она ослабнет и не сможет идти дальше.

Преподобный Кэрроуэй вызвал старину Би на разговор и спросил, когда же они наконец доедут до степи. Старина Би и сам нервничал, понимая, что допустил промах. Сощурив глаза, он прикинул:

– Мы сейчас разгонимся и попробуем за три дня перевалить через Сайханьба.

– А за ним что?

– А за ним – степь, кормовых трав хоть отбавляй, – заверил кучер.

– Да поможет нам Бог, – вздохнул преподобный, нырнув обратно под навес. В его голосе сквозили сомнение и недовольство.

Старина Би посоветовался с товарищами и решил сократить путь до степи, выбрать новую, еще более захолустную дорогу. Она вела в самую глубь угодий, в зеленые дебри, к «персиковому источнику»[46], отрезанному от остального мира, – именно там обитали и плодились звери и птицы, на которых когда-то охотились Сыны Неба. Туда и в лучшие времена мало кто заглядывал, и это место по-прежнему сохраняло свой первозданный облик.

Поговаривали, что дорога упиралась в тайный проход через хребет. А за проходом уже начиналась степь. Оттуда дольше было добираться до Чифэна, зато они могли поскорее очутиться на степных равнинах и не морить Счастливицу голодом.

Поэтому обоз вновь сменил направление, отклонился от «императорской тропы», распрощался с Улехэ и покатил по глуши на северо-запад. Заросли становились все гуще, растения по-хозяйски вылезали на дорогу или вовсе закрывали обзор. Зеленые тюремные стены вокруг стесняли свободу движения и мысли. Растерявшись, кучера невольно сбавили скорость и правили чуть ли не наугад. Они уже перестали понимать, куда едут, и, как дети, которые случайно забрались в лабиринт, надеялись только, что солнце выведет их на волю.

Былую беззаботность как ветром сдуло, шумные разговоры и смех стихли; кучера молча помахивали кнутами, лошади, опустив головы как можно ниже, устало тащили за собой тяжелые повозки.