Зоопарк на краю света

Преподобный подходил все ближе, пока наконец не остановился у самой клетки. Стражник был совсем рядом, и если бы ему вздумалось ударить преподобного лапой, он легко бы сбил этого тщедушного человека с ног. Но лев лежал неподвижно, сожмурив глаза – он еще не пробудился от сладкого сна. Преподобный осмотрел клетку; хотя створка оторвалась, деревянный каркас оказался цел.

Устроен он был следующим образом: справа и слева от двери крепились клинья, которые вставлялись в засовы по бокам. Клетка еще могла послужить обозу, нужно было лишь приладить створку обратно. Правда, не обошлось без ложки дегтя: правый засов отскочил, из-за чего дверь стала расхлябанной.

Преподобный поднял створку и с трудом водрузил ее на место. В эту минуту тигровые лошади отчаянно заржали и, будучи на привязи, не имея возможности пуститься наутек, стали бить о скалу передними копытами, брызнула каменная крошка – часть ее долетела до клетки и попала в Стражника. Талисмана с Везунчиком, должно быть, терзали зависть и злость: никто из животных не стремился вырваться на волю так горячо, как они, и теперь прямо на их глазах Стражник упускал столь великолепный случай.

Апатию льва, однако, ничем было не прошибить, он лишь неохотно приоткрыл глаза и выразил недовольство слабым рыком. Преподобный заработал быстрее: щелк! – три клина вошли в засовы. Вокруг послышались вздохи облегчения.

Дверь получилась не слишком надежная – если бы Стражник ее боднул, она бы опять распахнулась – а все-таки, как ни крути, с ней было спокойнее, чем без нее.

Опасность миновала, кучера собрались вместе и начали наводить порядок. Они перевернули кузов, подняли на него клетку, заменили колесо. Одна из лошадей ушибла ногу и вряд ли была способна тащить тяжести, пришлось забрать коня из другой повозки и запрячь вместо нее.

Преподобный оставил кучеров хлопотать, а сам снова вернулся к Счастливице. Ничем ее не попрекая, сел рядышком, как в первый вечер пути, взял ветку и стал рисовать на земле план зоопарка. Закончив, преподобный вскинул руку и указал вдаль, в сторону степи за горным проходом.

– Ничего, ничего, я пойду с тобой, – пробормотал он. – Там нас ждет земля обетованная.

Счастливица наконец шевельнулась и медленно отступила от расщелины, освобождая проезд. На преподобного она глядела чуть виновато. Рядом ухнули – это кучера подхватили клетку со львом. Счастливица повела хоботом и негромко протрубила – позвала Стражника.

У преподобного вдруг разыгралось воображение. Мелькнула мысль: Счастливица заупрямилась, потому что хотела помочь Стражнику, вызволить его из заточения до того, как они окажутся в степи. Впрочем, миссионер тут же с улыбкой покачал головой – нет, слоны все же не настолько умны, к тому же речь идет о животных двух совершенно разных видов; он так привык относиться к Счастливице как к человеку, что уже приписывает ей человеческое мышление.

Преподобный потянул Счастливицу за собой и увел на обочину тропы, чтобы не мешать повозкам. За ним, потирая ладони и деланно улыбаясь, увязался старина Би. Он долго мялся и мямлил, прежде чем сказать как есть: кучера натерпелись страху и теперь хотят прибавки к оплате.

Преподобный кивнул в знак согласия, но настойчиво попросил ехать поаккуратнее, чтобы никакая оплошность не сорвала ему все планы. В конце концов, их нынешние неурядицы на совести старины Би, решившего в Чэндэской управе переменить маршрут. Старина Би понял, что преподобный догадывается о его собственных корыстных целях, и смущенно угукнул.

Сборы заняли целых два часа. Когда все было готово, повозки вновь двинулись в путь, загромыхали по горному проходу.

Леса и холмы угодий постепенно терялись из виду; Стражник окончательно лишился возможности избавиться от клетки. Но он, казалось, ни о чем не жалел и только и знал, что невозмутимо вылизывать лапы да щурить глаза.

Этот лентяй напомнил преподобному одну вычитанную в книгах историю, случай во дворце, который произошел на четырнадцатый год правления Канси. Тогда Португалия отправила в Китай дипломатическую миссию, а в качестве подарка (или, с точки зрения китайцев, дани) дипломаты привезли с собой африканского льва. Никакого пекинского зоопарка еще в помине не было, император не знал, куда девать дикого зверя, и велел привязать его к железной ограде в дворцовом саду. Лев оказался буйного нрава: когда он рычал – а делал он это постоянно, – лошади в конюшне дрожали от страха. Не прошло и недели, как хищник неведомым образом оборвал веревку и сбежал.

По воспоминаниям очевидцев, «внезапный как раскат грома и стремительный как молния» зверь промчался через весь Пекин и скрылся где-то на северо-западе. Спустя несколько дней доложили, что светло-желтый лев пронесся мимо заставы и бесследно исчез в степи.

Что сталось с ним потом, история умалчивала. Он был одинок и не мог похвастать густым мехом, а потому вряд ли пережил первые зимние холода. А вдруг, думал преподобный, дух этого беглеца по сей день блуждает у кромки степи, чтобы предостерегать своих сородичей об опасности. Стражник это почувствовал и решил остаться в клетке.