Преподобный подошел поближе и обнаружил, что перед ним жирная навозная куча. Это было целое изваяние, кривоватое, черное, с зелеными полосками травинок, с кружащими сверху мухами. Навоз блестел, тихо бродил на солнце и иногда выстреливал пузырьком.
У преподобного тошнота подкатила к горлу. Он-то думал, что степь несравненно чиста, но это была лишь иллюзия. При ближайшем рассмотрении выяснялось, что безбрежные, ровные просторы изрыты крошечными ямками и сурковыми норами, усеяны бычьим и бараньим пометом. Чуть замечтаешься, и упряжная лошадь угодит копытом в ямку, подвернет ногу – из соображений безопасности старина Би и распорядился поменять колеса.
Преподобный стал осторожно спускаться вниз, споткнулся о мышиную нору и едва не полетел вперед головой. Испуганно выпрямившись, он вдруг увидел, что по эту сторону бугорка раскинулся водоем.
Если бы старина Би стоял рядом, он бы сказал, что в здешних степях это называют морем[49]
. На самом деле «море» было большой просевшей ямой двадцати с лишним метров в периметре. Летом во время ливней внутри скапливалась дождевая вода, и яма превращалась в пруд.Стебли травы у кромки «моря» свернулись и пригнулись к земле, на воде покачивалась густая тина, попахивая чем-то маслянистым, как цирковой клоун с намалеванной на лице краской. Поверхность «моря» словно бы ничем не отличалась от своих «берегов», она тоже зеленела, но от ее зелености мурашки ползли по коже: это был не живой зеленый, а мертвый. Стекать воде было некуда, впитаться в почву она не могла – мешали слои гниющих растений на дне. И она застыла, не в силах выбраться из ловушки.
К «морю» тянулась неприметная тропка, трава была утоптана – вероятно, степными животными, которые приходили сюда утолить жажду.
Преподобный Кэрроуэй остановился у края пруда, думая о том, что в книге Марко Поло про «моря» не было ни слова. Его одолело любопытство, он присел на корточки и подобрал с земли сухую ветку, чтобы разогнать тину и посмотреть, что же прячется на дне. Но не успел он опустить ветку в воду, как вдруг на привале кто-то испуганно закричал. Преподобный Кэрроуэй резко обернулся и застыл на месте.
Обоз откуда ни возьмись окружили четверо незнакомых всадников. Они были в коричневых монгольских халатах, коротких, оголявших справа смуглые плечи, в фетровых шляпах, верхом на чалых конях. У каждого за поясом висела наточенная до блеска сабля без ножен, кто-то держал на плече допотопную пищаль.
Старина Би понял, что напоролся на разбойников, и стал лихорадочно кланяться. Расхохотавшись, чужаки с интересом оглядели зверей на телегах и затем посмотрели вдаль. В той стороне, знать не зная об опасности, сосредоточенно жевала траву Счастливица. Главарь разбойников указал на нее пальцем и спросил, что там за страшилище, старина Би ответил, что это слон миссионера.
И заодно добавил:
– Телеги тоже миссионерские, господа. У него с собой ничего ценного, одни книги да продукты, да вот еще слон – подарок начальнику округа. – Договорив, старина Би поднял голову и кивнул на крест в каркасе повозки.
Это был намек: мой пассажир мало того, что иностранец, так еще и на короткой ноге с властями. С таким связываться хлопотно, и будь это обыкновенные воры, они убрались бы восвояси. Но главарь лишь загоготал, и у старины Би сжалось сердце.
Один из бандитов достал из-за пазухи золотую статуэтку Будды и помахал ею перед глазами кучера. У старины Би подкосились ноги, и он беспомощно осел на землю. Из груди вырвался вопль:
– Цзиньданьдао!
Кричал он отчасти от страха и отчасти – чтобы предупредить священника, передать ему, что нужно затаиться.
Как только преподобный Кэрроуэй услышал от старины Би это слово, то самое, что совсем недавно произносил чэндэский викарий, он понял, что им повстречались главные головорезы степи. Разгромленные цинской армией, адепты Цзиньданьдао попрятались в степных глубинах, никто и представить не мог, что они вдруг объявятся в этом месте.
Преподобного сковал ужас, ноги замерли у края «моря» и отказывались повиноваться. К счастью, он оставался незамеченным: его загораживал бугор. Осторожно опустившись на корточки, так, что наружу выглядывало лишь полголовы, преподобный с дрожью наблюдал за происходящим.
Он был так далеко, что кроме криков ничего и не слышал, и все дальнейшие события разворачивались перед ним, словно на экране немого кино.
Старине Би что-то сказали, после чего он рухнул на колени и весь в слезах стал бить поклоны. Один из разбойников прицелился в затылок бедняги пищалью, но другой остановил его, вынул из-за пояса тонкий серебряный нож и хотел было перерезать кучеру горло. В старине Би вдруг вскипела отвага, он резко оттолкнул бандита, бросился в пассажирскую повозку и схватил револьвер.
Это был «Смит-Вессон» 586-й модели, заряженный шестью патронами, оружие, которое преподобный купил для самообороны. Хотя в пути неизменно что-то приключалось, на дороге, в общем-то, было тихо, и преподобный оставил револьвер за ненадобностью в повозке. Старина Би знал о его существовании, даже как-то раз с любопытством вертел его в руках.