Зоопарк на краю света

В часовне, спереди и сзади, было шесть окон со склеенными осколками цветного стекла. Преподобный Кэрроуэй подобрал эти осколки на развалинах одной из церквей Конгрегации. Стекло разбилось так, что восстановить изначальный рисунок с его узорами и портретами было невозможно, пришлось взять наименее пострадавшие кусочки и сложить из них шесть витражей. Из-за того, что фрагменты были собраны как попало, а изображения людей и предметов беспорядочно перемешаны, часовенные витражи получились необыкновенно пестрыми.

Лампада разгорелась, ее свет пронизал стекла, и они засверкали всеми цветами радуги, раскрашивая темный двор. Преподобный по-прежнему не поднимался с колен; внешне он оставался неподвижен, но внутри у него кипела работа мысли. Все сильнее трепетал язычок пламени в лампаде, все быстрее мелькали преломленные лучи. Близилась полночь, все ответы и догадки слились, вращаясь, в один сноп света, в котором стали неразличимы отдельные оттенки.

Животные, укрытые толстыми попонами, находились в этот час в своих домиках. Они словно что-то почувствовали, одновременно вытянули шеи и воззрились на мерцающие огни в центре зоопарка. Счастливица похлопывала крепко спящего Сяоманя хоботом, глядела на часовню и порой тихонько ворчала. Стражник, запрыгнув одним махом на самый высокий уступ скалы, наблюдал сверху за разноцветными бликами. Павианы и тигровая лошадь всполошились; и лишь питон даже не шевельнулся. В дверях террариума, накинув плащ с капюшоном, молча стоял сторож с железной лопатой, чей острый край был до того отточен, что иногда поблескивал.

Преподобный Кэрроуэй ничего не знал об этих таинственных переменах. Он погрузился в глубокое раздумье. Миссионер терзал себя вопросами, и мало-помалу в его сердце проявлялось все, что было в нем самого твердого и чистого. Он точно возвратился в ту ночь в степи, к давящей тьме, ознобу, недобрым цепким взглядам вокруг и собственной душевной слабости, туда, где на него, как на врага, вдруг ополчился весь мир.

Однако на сей раз его дух выстоял, ведь теперь преподобного окружала не степь, а «Ноев зоопарк». Зоопарк был лунным светом, который вел его той ночью, крепким щитом, способным выдержать натиск десяти тысяч войск.

В полночь преподобный Кэрроуэй медленно поднялся на ноги, погасил лампаду и вышел из часовни. Снаружи царила тишина, разве что стонала Хуншань, когда в расщелину задувал мощный ветер из степи. Вскоре ветер разогнал облака, серебряная луна вновь явила свой круглый лик, и жидкий как молоко свет заструился с ночного неба, смешался с волнами Инцзиньхэ и по узкому каналу перетек из реки в водоем зоопарка. Так серебристо-белая лента связала небо и зоопарк воедино.

Взгляд преподобного устремился вперед, в лунную даль. Он совершенно не помнил, что случилось тогда в ночной степи, знал только, что на него нашло помутнение и что-то привело его к земле обетованной и Саран Оюун. Но теперь и наваждение, и путеводный свет стали не нужны: преподобный Кэрроуэй окреп духом и наконец отыскал долгожданный ответ.

Точнее, ему открылось все множество ответов. Тут были и вера, и человеческая натура, а главное – отражение того, что таилось в сокровенных глубинах души. Древний степной город и звери из чужих земель стали неделимым целым – как в ту ночь, когда и люди, и животные в едином безудержном порыве метались по чифэнским улицам. Кое-что изменилось безвозвратно. Запечатленные во снах события уже не забывались. В конце концов, когда свет лампады проходит через витраж, преломленные лучи не распадаются на отдельные краски, они едины в своем многоцветии.

– Я всегда буду здесь.

Преподобный поднял голову, и по его щекам, покрывшимся за зиму морщинками, ласково заскользил лунный свет.

– Зоопарк уже стоит в Песках, – тихо проговорил он, – его никто не разрушит, не отнимет, как сон.

Казалось, луна засияла еще ярче. Потухшая было звездочка на воротах зоопарка снова разгоралась в ночи.

Преподобный Кэрроуэй в изнеможении оперся спиной о дверь часовни и провалился в сон. Лицо его просветлело, уголки губ тронула улыбка. Вдалеке сторож убрал лопату, отряхнул плечи и молча скрылся в террариуме.

На следующий день преподобный Кэрроуэй написал ответное письмо, где твердо заявил, что следует Божьей воле: ему был дан знак свыше, Счастливица тому свидетель. Он ни за что не откажется от зоопарка, даже если придется понести самое суровое наказание. Вместе с письмом преподобный вложил в конверт фотокарточку, на которой он стоял в рясе перед часовней и улыбался, а рядом возвышалась слониха.

Фотографом была Саран Оюун – обзаведясь зимой фотоаппаратом, она первым делом приехала в «Ноев зоопарк» и сделала на пробу несколько кадров. Дома, в Харачине, она решила проявить пленку самостоятельно и случайно ее засветила, сохранить удалось лишь один снимок.

Это единственная фотография «Ноева зоопарка» и преподобного Кэрроуэя.