Зорге. Под знаком сакуры

Что делал Мейзингер с людьми в Варшаве, оттуда он приехал в Токио, Осаки знал хорошо: такие деятели даже собственную мать не пожалеют, ежели что… Не хотелось полковнику подставляться под Мейзингера и делать себе харакири, поэтому вопрос о сотруднике германского посольства Рихарде Зорге надо было обсосать со всех сторон, будто сладкую сахарную косточку. А пока Осаки было окончательно понятно одно: Зорге — не тот человек, за которого себя выдает, и интересы Германии ему далеки… На кого же он в таком разе работает? На Коминтерн? Скорее всего, так оно и есть — на Коминтерн, в этой коммунистической организации много немцев.

Осаки задумчиво помял пальцами усы, пощипал их, словно бы проверяя на прочность, хотел было вызвать майора Икеду — пусть тоже послушает пленку и сделает свои выводы, но не успел: на столе сердито задребезжал телефонный аппарат. Номер этого аппарата знали немногие, Осаки даже дернулся от неожиданности, оставил нашлепку усов в покое и протянул к трубке руку.

Звонили из полиции «токко».

— Ну, чего еще вы накопали, полковник, по группе врагов Японии? — спросил грубый мужской голос, Осаки узнал его: это был тот самый чин, который не так давно потребовал переслать ему нерасшифрованный текст перехвата.

— Записали разговор двух членов группы, — доложил полковник. — Это, я вам скажу, не только враги Японии, но и враги Германии.

— Пришлите запись нам, — потребовал грубый голос, — полиции «токко» это будет тоже интересно. Обо всех новостях, которые появятся у вас, докладывайте незамедлительно. — Голос на той стороне провода отключился, а Осаки продолжал стоять навытяжку и держать в руке телефонную трубку, — он даже не заметил, как поднялся с кресла, — потом, спохватившись, положил трубку на рычаг.

Перемещение в страну Еми откладывалось, и это больше всего устраивало полковника Осаки. Он вновь опустился в кресло, помял пальцами нашлепку усов, поскреб ее ногтями, потом запустил руку под борт пиджака, помял грудь — у него уже несколько дней ныло сердце. Боль была далекой, невнятной, но очень тревожила полковника, во рту у него делалось сухо, он невольно морщился, облизывал жесткие, словно бы вырубленные из дерева губы и думал о своем будущем: какие краски оно обретет?

Что станет с его семьей, если он сделает себе харакири? Полковник поморщился вновь, лицо его обратилось в большое желтое печеное яблоко.

Исии Ханако никогда не тревожила Рихарда. Даже когда его надо было потревожить — возникали серьезные поводы, — она сдерживала себя и терпеливо ожидала, когда от Зорге придет очередная телеграмма, в которой Рихард назначит ей время и место встречи.

А Рихард иногда ловил себя на мысли, что очень завидует человеку по фамилии Зорге: ведь такие женщины, как Ханако, бывают только в сказках, а в недоброй земной яви они почти не попадаются. Рихарду повезло — ему такая фея попалась.

Вишенка… Поначалу Зорге произносил это слово аккуратно и редко — ему казалось, что есть в этом уменьшении что-то слишком детское, сусальное, может быть, даже телячье и стеснялся его… А потом привык — это с одной стороны, а с другой, в России, например, мужчины называют своих любимых лапоньками, зайками, крошками, сливочными помадками, конфетками, кошечками, мармеладками, пышечками, батончиками и так далее — и ничего, это считается там делом совершенно обычным. Главное, словечки эти очень нравятся женщинам. Как и слово «вишенка» — оно вызывает у Исии благодарную улыбку.

На этот раз у Зорге посреди рабочего дня в посольстве зазвонил телефон. Дежурный дипломат сообщил Рихарду, что ему звонит из города какая-то дама. Это была Исии Ханако.

— Рихард, — произнесла Исии в телефонную трубку почему-то шепотом и умолкла.

— Ханако! — воскликнул Рихард, разом задохнувшись. — Ты откуда звонишь, Ханако?

— От директора ресторана «Рейнгольд». Нам надо срочно встретиться, Рихард.

— Что случилось?

— Я все расскажу.

— В шесть часов вечера я жду.

— Я буду, Рихард… Это очень важно.

Исии приехала к Зорге с заплаканными глазами, прямо в дверях ткнулась ему головой в грудь, всхлипнула.

— Что случилось, Исии? Расскажи!

Вздохнув слезно, Исии отерла кончиками пальцев глаза, улыбнулась робко, у Зорге от этой улыбки даже внутри что-то шевельнулось, вызвало в горле теплый спазм, он прижал Исии к себе и прошептал едва различимо:

— Девонька моя! Вишенка!

— К нам с мамой приходил сотрудник «кемпетай», — наконец произнесла Исии.

— Ну и что? Их на улицах Токио больше, чем травы на газонах.

— Сотрудник потребовал, чтобы я следила за тобой и обо всем докладывала ему. Внушал, что в этом заключен мой патриотический долг перед Японией и императором…

— Ну и что?

— Я отказалась сотрудничать с ним.

— Господи, Ханако, да пообещала бы ты ему, что станешь сообщать о каждом моем шаге и дело с концом.

— Нет, нет и еще раз нет? — Исии отчаянно замотала головой. — Никогда! Ни за что!