Зорге. Под знаком сакуры

— И это — метод, — проговорил Зорге весело, — на того, кто умеет работать, наваливают, как на мула: авось не протянет ноги. Не протяни и ты. — Почти беззвучно за спиной Рихарда приоткрылась дверь, Зорге, не видя, кто всунулся в кабинет, понял — это женщина, слишком вкрадчивым и тихим был звук открывшейся двери, да потом, у Рихарда было особое чутье на женщин, он распознавал их, не видя. Вукелич приподнялся в кресле и замахал одной рукой:

— Позже, позже, Мария, не сейчас.

Зорге обернулся — в дверях стояла стройная синеглазая девушка с пышно взбитой копной пшеничных волос и красивым белозубым ртом, взгляд ее сделался беспомощным, каким-то обиженным, она глянула на Зорге вопросительно, потом перевела взгляд на Бранко, опустила глаза и исчезла.

Все это заняло несколько мгновений, но и этого было достаточно, чтобы в мозгу у Рихарда возникла мысль, от которой по спине пополз колючий холодок.

Когда дверь захлопнулась так же беззвучно, как и открылась, Зорге сказал Бранко:

— У тебя появилась очень симпатичная сотрудница… Француженка?

— Нет, черногорка. У нее и имя славянское — Мария.

— Для черногорки слишком необычная внешность — светлые волосы, голубые глаза.

— Мария — французская подданная.

— У тебя она появилась по рекомендации?

— Да, порекомендовал Гиллен. Лично.

Робер Гиллен был руководителем отделения «Гавас» в Токио и давним приятелем Вукелича. То, что он был начальником Бранко, дружбе не мешало совершенно, Робер ни разу в жизни не произнес ни одного начальственного слова — чиновничья спесь была чужда ему. Гиллена Зорге знал, доверял ему, но тем не менее сказал Вукеличу:

— Будь осторожен, Бранко. На женщинах наш брат прокалывается чаще всего.

Бранко взял одну из бумаг — сообщение, пришедшее из Мексики, свернул ее трубочкой и глянул в нее, как в подзорную трубу, на Зорге.

— Золотые слова, — произнес он ехидно, — пожалуй, я их занесу в свою записную книжку.

— Занеси, — разрешил Зорге. — Кто знает, а вдруг они когда-нибудь помогут тебе.

— Вряд ли! — Бранко покачал головой, на бодрое лицо его наползла усталая тень, глаза также сделались усталыми. — Не помогут.

— Как решил назвать сына, Бранко?

— Пока не знаю. Иосико хочет, чтобы у сына было японское имя — Хироси, — я за югославское — Лавослав. Кто из нас победит — не могу сказать.

— Победит любовь, — в голос Зорге натекли сварливые отеческие нотки: все-таки он был посаженным отцом на свадьбе Бранко и Иосико и, судя по всему, Вукелич захочет, чтобы Зорге стал крестным отцом и его сына, когда того опустят в церковную купель.

Вукелич словно бы прочитал его мысли:

— Перед крестинами я тебе сообщу, как назовем… Готовься стать крестным отцом, Рихард.

— Я готов, — произнес Рихард, неожиданно ощутил внутри холодок, словно бы проглотил щепоть снега, оглянулся на дверь — показалось, что оттуда на них кто-то смотрит, — но дверь была плотно прикрыта. Сделал к ней шаг, открыл резким движением — за дверью никого не было. Зорге приложил руку ко лбу — горячий лоб или нет?

— Так совсем свихнуться можно, — сказал он, — мозги воспалятся и — каюк! — Аккуратно, тихо, без стука закрыл дверь. — И все-таки, Бранко, присмотрись к своей новой сотруднице.

За окном, на улице, возникла серая стремительная тень, заполошно метнулась влево, потом вправо, затем послышался неприятный треск — тень всадилась в стекло и пробила его. Бранко поспешно вскочил со стула.

Тень закувыркалась в воздухе и шлепнулась Вукеличу прямо на бумаги.

Это был помятый, с капельками крови, возникшими на клюве, вороненок. Как он оказался перед окном, с какого дерева свалился, из какого потайного угла выпал — не понять. Вукелич молчал. Зорге тоже молчал.

Вороненок постоял немного на непрочных дрожащих лапах, завалился набок, задергался упрямо, но нашел в себе силы подняться. Расставил лапы пошире, качнулся в одну сторону, потом в другую. На ногах устоял.

Похоже было, что он только начал летать, дело это еще не освоил толком, иначе бы не врезался в стекло.

На одну из бумаг — сообщение мексиканского корреспондента агентства «Гавас» — упало несколько капелек крови.

— Плохая примета, когда птица влетает в окно, — подавленно проговорил Вукелич.

— Смотря у какого народа, — возразил ему Зорге, — есть народы, у которых эта примета, наоборот, счастливая.

— Может быть, у каких-нибудь отпетых разбойников с острова летающих коров или у еретиков из страны певчих крокодилов, но не у славян. А я, Рихард, славянин.

Из затяжной поездки вернулась Хильда — загорелая, возбужденная, исполненная радостных желаний, в мыслях своих парящая над землей, хотя на деле она продолжала прочно стоять на земле, и не ведала никаких полетов.

— Ну как поездка, Хильда? — поинтересовался Зорге. — Удалась или нет?

— Удалась, еще как удалась, — защебетала Хильда громко, — твой приятель — просто прелесть.

— Мой подарок ему понравился?

— Очень понравился, он был в восторге, меня потом в знак благодарности затаскал по ресторанам.