Зорге. Под знаком сакуры

Через два дня Муто вернулся на шхуну. Человек деликатный, сообразительный, он понял, что широкоплечему улыбчивому мастеру, копающемуся в перегородке позади рубки, не надо мешать, и не мешал ему, но когда вернулся на шхуну, то первым делом сунулся за переборку: что тут происходит?

А там уже ничего и не происходило. И стеночка, которую до основания раскурочил гость по имени Макс, выглядела так же, как и всегда, — ничего, в общем, не изменилось. Муто обстукал ее пальцами, ударил кулаком, огрехов не обнаружил и, восхищенно поцокав языком, произнес риторическое слово:

— Однако!

Он еще минут пятнадцать стоял у переборки и цокал языком, любовался работой Макса, потом пошел заводить двигатель — надо было прогреть его после двухдневного отдыха и кое-что смазать.

— Однако! — молвил Муто через час, вспомнив, как сноровисто и умело работал рукастый гость по имени Макс.

На первый морской пикник, который Зорге назвал «открытием сезона», съехалось много гостей — были два генерала, три штабных полковника, доброжелательно относившиеся к зарубежным журналистам, полдесятка корреспондентов из популярных европейских изданий, три женщины — японская актриса, которую мало кто знал, Агнес Смидли, прикатившая в Токио по издательским делам, супруга посла Отта Хельма.

Роскошный прочный стол был установлен посреди палубы и ломился от яств, с двух сторон к столу были придвинуты длинные резные скамьи. Зорге быстро разместил гостей и скомандовал: «Отходим!» Муто вывел шхуну в залив.

Вода была гладкой, блестящей, как стекло — ни одной рябинки, ни одной соринки, даже чаек, и тех не было. Муто вел шхуну быстро, и очень скоро берег превратился в длинную плоскую полоску.

— Герр Зорге, как вам пришла в голову идея совершить такую роскошную прогулку? — спросил у Рихарда тучный низкорослый генерал в круглых золотых очках, специалист по гусеничной технике, возглавлявший в военном ведомстве целый отдел. — Блестящая идея! Иначе я бы, например, вряд ли когда выбрался в море. Все — работа, работа, работа, — генерал обреченно махнул рукой.

— Когда захочешь увидеть своих друзей, и не такое придумаешь, Окаи-сан, — сказал Зорге. — Что вы будете пить — вино, шнапс, саке?

— Шнапс! Я — приверженец немецких напитков.

— Мне, как немцу, это очень приятно. — Зорге налил генералу желтоватого, пахнущего яблоками шнапса, это был напиток высшей очистки.

Макс Клаузен тоже находился на шхуне, только его никто не видел, он сидел за глухой перегородкой, за крохотным столиком, заставленным аппаратурой, и сосредоточенно стучал ключом.

Материал, который он передавал в «Висбаден», был большим — это был анализ японо-германских переговоров, которые вели министры Мацуока и Риббентроп, плюс несколько тревожных сообщений, полученных от самых разных источников, и японских и немецких, сводившихся к одному: немцы сосредотачивают на западной границе Советского Союза мощные силы, и «силы эти такие, что на самолете не облетишь — огромные», как сказал Рихарду Шолль, недавно вернувшийся из Берлина с погонами подполковника на плечах…

Шолль получил новое назначение и в благодарность за верную службу орденок: будет теперь военным атташе в экзотическом Таиланде. Зорге в своем сообщении перечислял номера и названия дивизий, подтянутых к западной границе, их количество, наиболее приметные места сосредоточения и примерное направление главного удара…

Удара по Советскому Союзу.

Гости веселились на палубе, кричали, провозглашали тосты за великую Германию и Великую Японию, состязались в красноречии, а Макс работал.

Полиция «кемпетай» не смогла уследить за Зорге — упустила. Как упустила и Клаузена. Агенты ее, осуществлявшие наружное наблюдение, получали сейчас серьезный нагоняй от начальства.

Своим сотрудникам давал сейчас крупный нагоняй и полковник Осаки.

Днем Осаки получил неприятное сообщение — к расследованию дела о неведомой группе, «играющей» на радиопередатчике, подключилась специальная политическая полиция «токко», возглавляемая профессором Кодзо Отой. А Кодзо будет, пожалуй, посерьезнее генерала Доихары, эта полиция — тайная, действует невидимо и неслышимо, за глотку берет так, что не вывернешься. Берет и своих, и чужих, не разбирая, кто есть кто. Для этой полиции не важны ни должности, ни звания.

Полковника Осаки она может сжевать, как коза сладкую морковку.

Осаки замолчал, оглядел своих подчиненных презрительным взглядом и бросил брезгливо:

— Бездари! Идите! — В кабинете у него находились в основном сотрудники внешнего наблюдения, когда они уже достигли двери, полковник запустил им вдогонку тяжелый кирпич: — Если и дальше будете так работать, можете больше в отделе контрразведки не появляться — будете уволены в связи с неполным служебным соответствием. — Осаки не удержался, зарычал на них. Несчастные топтуны опрометью, валом вынеслись за дверь.