Зорге. Под знаком сакуры

Это первое. И второе: совсем недавно агентство «Домей цусин» распространило заявление о том, что «победа Германии в Европе сама по себе не приведет к улучшению экономического положения Японии и поэтому обязательно нужно подчинить Японии страны Восточной Азии».

Главное кресло в министерстве иностранных дел Японии по-прежнему занимал Мацуока — человек, который предпочитал разглядывать различные страны через ствол пушки, считая такую дипломатию самой действенной. Тонкая борьба умов, доказательства в спорах, сотрясающие переговорные столы, способные склонить чашу весов в одну или в другую сторону, — все это устарело в дипломатии безнадежно, максимум, к чему может привести подобная дипломатия — к смене мокрого белья и не более того. Советский Союз Мацуока ненавидел, о чем не раз заявлял в печати. Как ни странно, Мацуоку поддерживал принц Коноэ — он здорово изменил свои взгляды и был уже совсем не тем Коноэ, каким был, скажем, в тридцать шестом году…

Глядя на то, как Гитлер потрошит Европу — вот-вот подсунет ее под свой сапог, как дохлую кошку, целиком, Коноэ был готов сделать то же самое с Азией — окончательно подчинить себе Китай и нахлобучить на него японское седло, подмять Индию, Индонезию, Малайзию, Новую Зеландию, он даже на Австралию начал поглядывать голодными глазами, хотя до Австралии было очень далеко, пешком не доберешься. Принц считал, что Япония сможет стать в Азии тем же самым пастухом, что Германия в Европе, и любому барану надает по заду палкой, если тот неожиданно вздумает блеять без команды.

К Мацуоке был приглашен посол Отт. Вернулся он от министра вдохновленный: Япония готова заключить пакт с Германией. Отт сообщил об этом Зорге.

— Ты понимаешь, что это значит, Рихард? — Отт азартно потер руки. — Это означает, что мир будет поделен на две половины. В одной половине станет править Германия, в другой — Япония.

— А как на это посмотрят фюрер с Риббентропом?

— Положительно посмотрят.

Все эти сведения надо было срочно переправить в Москву. Зорге сам, лично, на своей машине отвез Хильду на аэродром. У самолета они поцеловались.

— Смотри, Рихард, не изменяй мне, пока я буду путешествовать. — Хильда игриво погрозила Зорге пальчиком, она уже считала его своим, некой вещью, принадлежавшей только ей.

Макс Клаузен почувствовал себя лучше, начал подниматься и выходить на улицу. Анна достала ему редкое китайское лекарство — привезли из Шанхая от друзей, другое лекарство, не хуже шанхайского, добыл Зорге. Эти снадобья Клаузену помогли.

Наконец Клаузен вновь вышел в эфир — передал зашифрованный материал со съемной квартиры. Когда возвращался домой, то засек неподалеку пеленгующий установку, понял, что передачу его записали.

Он сказал об этом Зорге. В доме у Рихарда было жарко, очень жарко, тонкие внутренние перегородки седзи даже потрескивали от крутой температуры, а Клаузена пробивал холодный пот. Ладонью он отер лоб, посмотрел вопросительно на шефа.

— Мы пока прекратим вести передачи из города, — сказал Зорге, — изберем новую тактику: будем передавать с воды.

— Как с воды? — не понял Клаузен.

— Я арендовал на год рыбацкую шхуну, ее сейчас обновляют, переделывают под прогулочную яхту. Тебе, Макс, надлежит смастерить на шхуне тайник — будем прятать рацию. Не возить же ее каждый раз.

— Нет проблем, — сказал Макс, выразительно посмотрел на свои руки, — кое-что я подзабыл, конечно, но с тайником, думаю, справлюсь.

За время болезни он постарел, в голове появились седые пряди волос, около губ образовались скорбные складки: непросто поднимался Макс с постели, очень непросто… Но главное — поднялся.

— Чем мне тебя угостить? — спросил Зорге. — Есть вкусные напитки, есть половина утки по-пекински, есть хороший кофе…

— Кофе мне нельзя, напитки тоже, а утку по-пекински можно.

Зорге быстро накинул на стол бамбуковую гибкую салфетку, на фарфоровом блюде подал Максу еду.

— Версаль! — восхитился тот. — Как в Париже.

— Версаль — не в Париже, а под Парижем, — поправил его Зорге, Клаузен не выдержал, засмеялся. — Ну вот, видишь, у тебя даже физиономия посветлела, — сказал ему Зорге, — стала другой.

Макс расправился с уткой в несколько минут, остались только косточки. Вытер губы влажной салфеткой.

— В Китае утку по-пекински готовят лучше, чем в Японии.

— Это естественно, — Зорге сделал широкий жест, — то ж Китай.

— Когда можно будет посмотреть твою прогулочную яхту?

— Через пару дней.

Клаузен, довольный, сытый, мурлыча под нос какую-то песенку, отбыл домой, к Анне.

Осаки стоял перед зеркалом в своем кабинете и крохотными ножницами подправлял свои модные «немецкие» усики. Конечно, до Гитлера с его мохнатой нашлепкой под носом было далеко, но все-таки квадратные на кое-какое сходство с фюрером наводили.

У стола, по-сиротски зажав ладони коленями, сидел майор Икеда.

— Ну что, майор, прочитал новые донесения агентов? — спросил Осаки.

— Прочитал, Осаки-сан.

— И чего же? Какие-нибудь свежие мысли возникли?

— Свежие… — Икеда усмехнулся. — Мысли все те же, Осаки-сан. Не могу сказать, что они протухшие, но и свежими их тоже не назовешь.