Зорге. Под знаком сакуры

Случилось то, что должно было случиться — немцы напали на Россию. Это беда, огромная беда. Но она может оказаться еще более огромной, если в войну ввяжется Япония, военный министр Тодзио даст отмашку, и Квантунская армия пересечет границу. Вот этого нельзя было допустить ни в коем разе. Но и сил уже не осталось почти никаких — сказались восемь лет работы в Токио: восемь лет, и ни одного дня отпуска. А если к Японии приплюсовать время пребывания в Китае, то получится уже не восемь лет, а одиннадцать.

Три месяца назад в одном из донесений в Центр он написал: «Пора мне осесть, покончить с кочевым образом жизни и использовать тот огромный опыт, который накоплен. Прошу вас не забывать, что живу здесь безвыездно, и в отличие от других “порядочных” иностранцев, не отправляюсь каждые три-четыре года на отдых. Этот факт может казаться подозрительным».

Сейчас было уже не до отдыха, сейчас надо понять, как поведет себя Япония, и сделать все, чтобы она отказалась от нападения на Советский Союз.

Воздух за окном был желтым от жары, птицы умолкли — попрятались в тень, головки цветов, растущих у входа в дом, поникли. Почему-то именно цветочные эти поникшие головки заставили Зорге подняться с тахты.

Он протиснулся в проем между широким, заваленным бумагами столом и стеной и выглянул наружу — цветы поникли больше обычного. Неужели эта чертовка японка, которая убирает его дом и моет бочку, приспособленную под баню, не поливает их? Она что, так нерадива или просто забывчива, как озабоченный страус? Зорге застонал — опять придавило сердце, здорово придавило, будто сверху его накрыли тяжелым камнем, он покрутил головой, сопротивляясь боли, потом сквозь зубы втянул в себя воздух.

Надо бы спуститься вниз и полить цветы… Он закусил зубами нижнюю губу — показалось, что боль сделалась сильнее, окончательно перехватила ему дыхание, но это только показалось: боль перевалила через некий порог и тихо поползла вниз. Сделалось легче.

Поливать в это лютое пекло цветы нельзя — вода может сварить корни, соберет губительный жар с поверхности почвы и утащит его внутрь…

Нужно было брать себя в руки и ехать в посольство, оттуда — в здание «Домей Цусин», на работу. Необходимо как можно скорее встретиться с Ходзуми Одзаки. Зорге вернулся к тахте, повалился на нее. Втянул в себя воздух, задержал его в груди.

Минут через десять отпустило. Зорге поднялся, задержался на несколько мгновений у зеркала — на него смотрел угрюмый, заметно постаревший, незнакомый мужик, — подмигнув этому мужику приятельски, Рихард надел легкий летний костюм и покинул дом — надо было побыстрее очутиться в посольстве. Кто знает, а вдруг у порога кабинета его встретит Отт и объявит с кислой улыбкой:

— Ты не поверишь, Рихард, но наши-то того… Обгадились и откатились назад к границе, укрепления русских оказались нам не по зубам.

Такое тоже могло случиться.

Пока он ехал по притихшим улицам Токио, думал о матери. Каково ей сейчас в Германии? Русский среди немцев, среди врагов… Ловит косые взгляды, фиксирует недружелюбные улыбки соседей, выслушивает нотации знакомых насчет того, кто у немцев друзья, а кто недруги…

Братья Рихарда, скорее всего, мобилизованы на фронт, в том числе и самый толковый из них, Герман. Старший среди братьев, Герман, был по профессии химиком. И талантливым химиком — писал научные статьи, чтил покойного отца и издал его книгу… Вот если бы Германа не взяли в армию, а оставили с матерью, Рихард был бы спокоен, а так мать одна. Как она там?

На перекрестке Зорге остановился. К нему немедленно кинулся чумазый продавец газет с крохотными косыми глазками, — наверное, китайчонок, — проорал что было силы:

— Срочный выпуск, срочный выпуск! Война Германии с русскими!

Зорге показал ему один палец:

— Дай-ка мне свой бульварный листок!

Китайчонок не понял, что ему сказал владелец роскошного авто, важно сидевший за рулем, но послушно сунул газету в открытое окно машины.

Заголовок, украшавший первую полосу газеты, гласил: «Сколько дней осталось до капитуляции Советского Союза?» Зорге иронично хмыкнул, сунул в маленькую грязную лапу китайчонка деньги и поехал дальше.

На следующем перекрестке газетами торговал точно такой же китайчонок.

Отт выглядел сияющим — был чисто выбрит, благоухал хорошим одеколоном, на нем ладно сидел генеральский мундир с колодками наград.

Увидев Зорге, он встал из-за стола.

— Рихард, а мне сказали, что ты серьезно заболел.

— Неправда всегда обгоняет правду, Эйген. Прихватило немного, — Зорге постучал себя по левой стороне груди, — в последнее время пил много кофе, много работал — вот и результат. В два раза уменьшил норму кофе, в три раза — табака, и сразу поднялся на ноги. — Зорге улыбнулся. С трудом это сделал, но все же заставил себя улыбнуться.

— Настало наше время, Рихард, — проникновенно произнес Отт. — Я думаю, нас очень скоро пригласят в Берлин, так что просверливай в пиджаке отверстие для ордена. — Отт любовно погладил ткань своего мундира: был уверен, что орден не обойдет и его: они с Рихардом немало сделали для победы германского оружия.

— Какие новости из Берлина?