Зорге. Под знаком сакуры

— Русские бегут на всех участках границы от Северного моря до моря Черного. Остались только отдельные очаги сопротивления. Но завтра, думаю, их не будет. Надо бы нам устроить по этому радостному поводу посольскую вечеринку.

— Неплохо бы.

— Готовься быть на ней, Рихард, тамадой.

— Всегда готов, Эйген.

Находиться в посольстве было неприятно. Но и не находиться было нельзя.

Полковник Осаки продолжал свою упорную охоту на радиста и группу, которая работала вместе с ним.

Утром дежурный офицер принес ему письмо. Это был обыкновенный донос. Один добропорядочный японец (фамилию свою он, как и все добропорядочные люди, не написал, предпочел остаться в тени) рассказывал в письме о своем соседе — гражданине, по его мнению, неблагонадежном. Сосед и императора поругивал, и армию с полицией, и правительство, и порядки токийские… Осаки внимательно прочитал письмо и решил арестовать неблагонадежного гражданина: маленькая рыба — тоже рыба. Пусть хоть такая потрепыхается в сети.

Арестованный перепугался настолько, что чуть не сходил под себя прямо в кабинете полковника. Запашок от него пошел, скажем прямо, не самый приятный. Осаки зажал нос пальцами и приказал отвести арестованного в сортир: пусть вытряхнет все из своих штанов.

Опорожнившись, арестованный начал выкладывать фамилии одну за другой, помощник полковника едва успевал записывать их — казенный нужник пошел клиенту на пользу: он назвал едва ли не всех своих знакомых. Картотека во втором контрразведывательном отделе, которым руководил Осаки, была внушительная, в ней имелись данные даже на самого императора, названные лица в большинстве своем не представляли никакого интереса, это были обыкновенные обыватели, мелочь, но вот семь человек заинтересовали Осаки. Среди них значился и Иотоку Мияги.

Когда Осаки попросил арестованного рассказать об этом человеке подробнее, тот оживился, будто ему протянули спасительную соломинку, слова посыпались из него, как горох из переполненного мешка.

— Раньше Мияги жил в Америке, был коммунистом, потом, как он говорит, вышел из этой партии, но я ему не верю: коммунистической пропагандой он занимается и сейчас.

— Что, есть какие-то факты? — равнодушным тоном поинтересовался Осаки.

— Есть! — выпалил арестованный и в тот же момент споткнулся, натужился — полковнику даже показалось, что от него вновь запахло нужником, он брезгливо подергал носом.

— Ну! — угрожающе проговорил Осаки.

— Очень активно интересуется политикой, дружит с иностранцами… Мияги — коммунист, точно коммунист! — Арестованный преданно поедал глазами полковника.

Как бы там ни было, Осаки поставил против фамилии Мияги галочку. Это означало, что полиция «кемпетай» должна им заинтересоваться особо.

За Мияги установили круглосуточную слежку. На четвертый день топтуны из «кемпетай» засекли, как Мияги встретился с советником премьер-министра Ходзуми Одзаки. Опять Одзаки! Полковник почувствовал, что остатки волос на его голове поднялись дыбом, а под мышками появился холодный, неприятно острекающий пот. Он понял, что если допустит хотя бы малую оплошность, то на большой скорости загудит в преисподнюю. Ни кресла своего высокого тогда он не увидит, ни чина очередного, ни головы — ее срубят и забросят куда-нибудь в кусты, на съедение собакам.

Полковник даже застонал — так ему сделалось больно. Промаявшись полдня, он собрал бумаги в папку и поехал к Доихаре.

Войдя в кабинет генерала, он поклонился едва ли не до пола, тем самым показал, насколько важно дело, с которым он явился. Доихара откинулся на спинку кресла, холодно посмотрел на полковника:

— Ну, докладывай, чего там накопал своей бамбуковой веточкой?

Осаки коротко, стараясь, чтобы слова его звучали убедительно, рассказал, какой улов принесла ему «бамбуковая веточка», особо подчеркнул факт существования цепочки: Одзаки иногда встречается с пресс-атташе германского посольства Зорге, Зорге — с коммерсантом Клаузеном и так далее.

Доихара будто бы врос в кресло — так сильно вдавился в него, смешно оттопыренные уши генерала покраснели, тяжелая крупная голова слилась с плечами.

— Ну и что ты предлагаешь? — наконец спросил он.

Отведя взгляд в сторону, Осаки молча поклонился. Пробормотал едва внятно:

— Уж очень высокого полета эта птица — советник премьер-министра…

— Для Японии все равны, — назидательно проговорил Доихара, — независимо от чинов, происхождения и положения в обществе. Так что ты предлагаешь, полковник?

— Была бы моя воля, арестовал бы всех прямо сейчас.

— Неразумно.

— Вариант номер два: надо понаблюдать еще немного — вдруг и иная добыча, может быть, даже крупнее Одзаки, попадет в нашу сеть, и тогда… тогда я приду к вам, Доихара-сан, за советом: что делать?

— Это более разумно. А принять самостоятельное решение сможешь?

— Смогу, Доихара-сан, но у меня есть великие учителя, такие, как вы. — Осаки вновь почтительно, до самой земли поклонился.

— Ладно. Иди.

Осаки ушел. Генерал проводил его холодным прощупывающим взглядом.

Вскоре была засечена встреча Ходзуми Одзаки с Зорге в большом книжном магазине в Латинском квартале.