Читаем Зорге. Под знаком сакуры полностью

Бранко хмыкнул, приподнял чемодан над бортом лодки и вытряхнул все в воду, все железки, все стекляшки. Впрочем, там были не только железки со стекляшками — пластмассовые верньеры, каркасы, пакетники, выключатели, запасные лампы, своими черно-фиолетовыми головками похожие на перезрелые баклажаны, сломанный ключ Морзе, смахивающий на старую крокодиловую челюсть, из которой вышелушили половину зубов, плоская машинка непонятного назначения с облохмаченным электрическим шнуром, высовывающимся из-под крышки, еще какие-то детали… Последним в воду бултыхнулся разводной гаечный ключ, который надо было бы сохранить, но слишком поздно дернулся Бранко, чуть было не прыгнул за ним, но ключ тоже скользнул в глубину. Бранко махнул рукой:

— Ладно! Живы будем — заработаем на новый. — Захлопнув чемодан и, с вкусным щелканьем застегнув замки, Бранко повел подбородком в сторону: — Ну что, Макс, это изделие неведомых итальянских мастеров, может быть, также отправим за борт? А?

— Угаси в себе революционный пыл, — потребовал Макс патетически, — оставь чемодан в покое!

Бранко опустил чемодан на дно лодки, недоуменно выпятил нижнюю челюсть, лицо у него приняло брюзгливый вид — Вукелич, когда надо, умел быть хорошим актером.

— Чем тебе не нравится мой революционный пыл? — спросил он и вопросительно приподнял брови.

— А революция уничтожает все, что попадает под ноги — крошит, давит, ломает — страшно становится…

— И пожирает своих детей. Это не мною сказано, — Бранко поднял указательный палец, — не мною — другими умными людьми.

Макс хмыкнул себе под нос, поинтересовался неожиданно:

— Ты считаешь себя умным человеком?

— Я? Себя? Нет.

Клаузен не замедлил похлопать в ладоши.

— Браво! Завидная самокритичность!

Не обращая больше внимания на приятеля, Бранко взял в руки удочку, придирчиво осмотрел ее.

— Глубина тут такая — вряд ли какая леска дна достанет, — заметил Клаузен.

— А нам дно и не надо, — лицо у Бранко сделалось спокойным, каким-то умиротворенным, — наверное, у настоящих рыбаков бывают именно такие лица. Клаузен даже позавидовал ему. — Нам поймать бы какое-нибудь срединное течение, и мы быстро забьем нашу коптильню рыбой.

— У тебя есть коптильня? — изумился Клаузен.

— У меня — нет, а вот у рыжего голландца, что остался на берегу, — есть. Рыбу готовит так — пальчики оближешь. — Бранко вкусно почмокал губами, распахнул железную коробку с красочным лаковым верхом и надписью по-китайски «Целебные лакричные леденцы», извлек жирного, красного, как губная помада, пружинисто извивающегося червяка, быстро и ловко проткнул ему голову крючком.

— Один есть!

Потом точно так же, ловко и быстро насадил второго червяка, поплевал на него:

— Второй есть! — Недоуменно покосился на Клаузена: — Макс, а ты ловить рыбу думаешь?

— Естественно.

— А чего червяков не насаживаешь?

— Пока на тебя смотрю, учусь, как это делается.

— Есть хорошая пословица, Макс: век живи, век учись — все равно дураком помрешь. — Увидев, что Клаузен начал грозно приподниматься в лодке, Вукелич выставил перед собой в защитном движении ладони: — Извини, Макс, шутка! Мы сейчас перевернемся!

Клаузен опустился на скамейку.

— Если мы с тобой, Бранко, вернемся не в полном составе, я скажу, что тебя вообще не было в лодке.

Бранко засмеялся и бросил снасть за борт. Красные червяки, насаженные на крючки, медленно поползли вниз.

— Учись ловить рыбу, пока я жив, — сказал он Клаузену.

— А ты уверен, что на эту снасть попадется хотя бы одна маленькая козявка? — спросил Клаузен.

— Не уверен — убежден!

— Ладно. Слепой сказал: «Посмотрим!» Чье это выражение?

— Спинозы.

— А по-моему, Наполеона.

— Вернемся домой — проверим.

— Ты еще вернись. — Клаузен похмыкал, добавил ехидно: — Не кричи «цурюк», когда уже перепрыгнул через забор и обидел человека, — ткнул себя кулаком в грудь.

— Наоборот. «Цурюк» надо кричать, когда уже перемахнул через забор и только тогда, обиженный человек тут ни при чем.

— А нам, всем, кто родился на северном острове Нордштранд, все равно, что одетых баб в баню затаскивать, что голых оттуда вытаскивать.

— Ловись, рыбка большая и маленькая. — Бранко, не обращая внимания на приятеля, совершил несколько гибких плавных движений, он то поднимал леску, то опускал ее, бормотал что-то про себя, творя ведомую только ему одному молитву, затем резко привстал на скамейке и подсек невидимую рыбеху. Издал ликующий горловой крик. Словно индеец из какого-нибудь неведомого племени, впервые отведавший похлебки из белого человека: — Мити-пити-лити-тю-ю-ю!

— Ты чего? — Клаузен малость опешил.

— Мити-фити-пити-лити-бити-кити-тю-ю! — Бранко начал поспешно вытягивать леску из воды, через несколько мгновений рывком завалил в лодку крупную глазастую рыбу, яростно щелкавшую жаберными крышками.

Макс удивленно привстал и попытался повторить воинственный клич Бранко:

— Мити-фити-пити-лити-тю-ю!

— Молодец! — похвалил его Вукелич. — Пару лет пообщаешься со мною — человеком станешь. — Не выдержал, вскинул над собой рыбеху, висевшую на крючке. — Что положено делать рыбакам после первого улова?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Степной ужас
Степной ужас

Новые тайны и загадки, изложенные великолепным рассказчиком Александром Бушковым.Это случилось теплым сентябрьским вечером 1942 года. Сотрудник особого отдела с двумя командирами отправился проверить степной район южнее Сталинграда – не окопались ли там немецкие парашютисты, диверсанты и другие вражеские группы.Командиры долго ехали по бескрайним просторам, как вдруг загорелся мотор у «козла». Пока суетились, пока тушили – напрочь сгорел стартер. Пришлось заночевать в степи. В звездном небе стояла полная луна. И тишина.Как вдруг… послышались странные звуки, словно совсем близко волокли что-то невероятно тяжелое. А потом послышалось шипение – так мощно шипят разве что паровозы. Но самое ужасное – все вдруг оцепенели, и особист почувствовал, что парализован, а сердце заполняет дикий нечеловеческий ужас…Автор книги, когда еще был ребенком, часто слушал рассказы отца, Александра Бушкова-старшего, участника Великой Отечественной войны. Фантазия уносила мальчика в странные, неизведанные миры, наполненные чудесами, колдунами и всякой чертовщиной. Многие рассказы отца, который принимал участие в освобождении нашей Родины от немецко-фашистких захватчиков, не только восхитили и удивили автора, но и легли потом в основу его книг из серии «Непознанное».Необыкновенная точность в деталях, ни грамма фальши или некомпетентности позволяют полностью погрузиться в другие эпохи, в другие страны с абсолютной уверенностью в том, что ИМЕННО ТАК ОНО ВСЕ И БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ.

Александр Александрович Бушков

Историческая проза