Но жизнь на то и жизнь, чтобы не подчиняться хотениям разных генералов. Ранним утром двадцатого августа — незадолго до объявленной по войскам микадо атаки, на японские порядки обрушились советские самолеты. На каски, в которых спали послушные японские солдаты, полетели фугасы.
Бомбежка была ковровой. И каски, и головы, и оторванные ноги с руками, и располосованные по швам ботинки, сшитые из новенького желтого нубука, полетели в воздух.
Ад воздушными налетами не кончился — следом ударила тяжелая артиллерия. Потом в прорыв пошла конница. В довершение всего в тыл японской армии был сброшен крупный десант.
Понадобилось всего три дня, чтобы японская армия была окружена — ни единой свободной щелки не осталось, в которую мог пролезть хотя бы один солдат. Или хотя бы полсолдата.
Затем наступил новый этап «большого обеда» — советская авиация начала расчленять окруженцев на куски и каждый кусок в отдельности смешивать с землей.
Армия генерала Риппо — семьдесят пять тысяч человек, — перестала существовать. Через своих подопечных Отт узнал, каким образом русские обвели вокруг пальца японцев, а узнав, взбесился — хитрость, по его мнению, была примитивна, как переваривание коровой травы в навоз.
Отт намочил под краном полотенце и приложил его к голове.
— Ты знаешь, чем все это кончится, Рихард?
— Догадываюсь.
— Я думаю, что разгром на Халхин-Голе заставит этих недотеп-японцев отказаться в будущем от войны с Россией, вот чем. Допрыгались, кривоногие ящерицы, любители пожрать кузнечиков.
Это суждение прозвучало не только в кабинете Отта, это подтвердил и Ходзуми Одзаки.
Вечером Макс сел в свой роскошный автомобиль — именно такой положен крупному предпринимателю, — с широкой хромированной решеткой и двумя противотуманными желтыми фарами, у всякого полицейского глаза при виде такого автомобиля вспрыгивают на лоб от желания угодить владельцу авто, — и отбыл на одну из съемных квартир. По дороге Макс сменил роскошный лимузин на скорбное дырявое корыто «ландо» с наполовину выбитыми спицами в скрипучих колесах и, оставив с носом дежурного сотрудника «кемпетай», благополучно прибыл на место.
Через час он передал сообщение о разгроме самураев на реке Халхин-Гол, а также японские данные — те самые, которые на Западе не проходили и не могли пройти, передал также соображения разведгруппы насчет настроений, которые бытовали в японских войсках — вояки микадо в эти дни вытирали разбитые носы какими-то грязными тряпками, хныкали, плевались и проклинали своих генералов, передал и аналитический вывод Рамзая: вооруженные силы островов требуют основательного переоснащения, на проведение этой операции потребуется не менее двух лет… «Япония будет готова к большой войне не ранее чем в 1941 году» — такой вывод сделал Рихард Зорге.
И еще. Поскольку газеты уже раструбили о вступлении Японии в союз с Германией и Италией, то Зорге высказался и по этому поводу: «Вступая в альянс с Германией и Италией, японцы не будут себя связывать так безоговорочно, как Германия и Италия. Однако в своей политике на Дальнем Востоке она будет держать равнение на Германию и Италию. Если Германия и Италия развяжут войну, то Япония предпримет на Дальнем Востоке определенные враждебные акты против Англии и Франции и, в частности, не пройдет в своих действиях мимо Сингапура».
Советский Союз даже не упоминается среди целей генералов микадо — урок, который японцы получили на Халхин-Голе, еще долго будет свеж в памяти.
Следом Зорге прислал в Москву подробный доклад об экономическом состоянии Японии, где сделал окончательный вывод: «Япония, несмотря на агрессию в районе Халхин-Гола, не готова к развязыванию большой войны против Страны Советов».
Когда Макс Клаузен возвращался на своей роскошной машине домой, ему встретилась неуклюжая темная черепаха, на медленном ходу прощупывающая улицы большим кольцом-радаром, установленным на крыше.
От того района, где Макс передавал материалы в «Висбаден», черепаха эта находилась далеко. Клаузен щелчком подбил край шляпы, сползший на глаза, и, свистя себе под нос какую-то тирольскую мелодию, спокойно проехал мимо.
В следующий раз Зорге также увидел Отта в ярости — тот сжимал челюсти так, что на зубах у него трескалась эмаль.
— Ну, политики, — сипел он, — ну, грамотеи! Ну, специалисты портить воздух сквозь штаны! Ну, любители гнилых лягушек! — Отт не мог сдержать себя.
Наконец Отт выдохся, обессиленно повесил тяжелую физиономию на грудь, подбородком, будто гирей, уткнулся в пуговицы мундира.
— Что случилось, Эйген, объясни! — попросил Зорге: давно он не видел своего приятеля таким.
— А чего тут объяснять, — неожиданно устало и тихо проговорил Отт. — Эти бравые галошееды своими беспомощными действиями на Халхин-Голе заставили Германию подписать пакт, от которого сдохла половина ворон на Унтер-ден-Линден… Вот сыкуны!