Зорич

Тот молча протянул руку. Задымили дружно. И завязался неспешный дорожный разговор. Так и ехали довольно долго через хмурый, с облетевшими листьями лес. Когда выехали в поле, Семён Иванович уже точно знал — к хуторам. А то, не дай бог, ещё дальше — к посёлку на побережье. Но обошлось. Пролётка парня, объехав дом первой улицы, остановилась у крайнего на противоположной стороне. Дом большой, в два этажа. Перед ним несколько телег с понурыми конягами. «Понятно, — уяснил себе Шалыгин, — постоялый двор». Парень, расплатившись, отпустил извозчика. «Значит, к месту приехал. Чудненько!» — порадовался Семён Иванович. И подождав, вошёл в большой, пахнувший табачным дымом и кислыми щами зал, тускло освещённый через грязные окна серым днём. Среди галдящих людей отыскал своего парня. Тот сидел за хозяйским столом у окна рядом с лестницей на второй этаж и, склонившись, о чём-то оживлённо переговаривался с толстяком в зелёной рубахе с засученными рукавами и в чёрном жилете. Семён Иванович присел за столик в углу. Подошедшему половому заказал селянку и стал торопливо прихлёбывать горячее варево. Выждав, когда хозяин, оставив наверху парня, спустившись, уселся за свой стол, допил пахнущий смородиновым листом горячий чай и вышел из дома.

Раздумывая, постоял на крыльце. Похоже, всё сходится. Снял жильё. Но почему здесь, а не в городе? Вроде не беден. Здесь такие, как он, долго не живут. Не этого поля ягодка. Задумавшись, чуть не пропустил вынырнувших из-за угла двух о чём-то спорящих, «пшикающих» людей. Поднялись по лестнице, не глядя на Шалыгина, вошли в дом. «Поляки, — подумал Семён Иванович, — не обрусеют никак». Достал из внутреннего кармана пальто кожаный портсигар, извлёк тоненькую французскую папироску с зельем и отдался «грехопадению» — так он сам называл этот процесс. Едва докурил, когда, громко хлопнув дверью, на крыльцо вывалились, о чём-то споря, те двое, а с ними — его парень. Обойдя его, спустились вниз и завернули за угол. До Шалыгина доносились обрывки их перепалки, но познания иноземного языка Семёна Ивановича, бывавшего иногда в посёлке, ограничивались парой фраз — «пся крев» и «матка боска», — и сейчас он посетовал на их скудность. Через какое-то время, покосившись на него, парень вернулся в дом. А Шалыгин проводил спорщиков, один из которых, распалившись, размахивал руками, до ворот добротного дома с резными наличниками трёх окон, в окружении цветочных клумб с голубым палисадником. «Приметно!» — восхитился Семён Иванович, вернулся на постоялый двор, снял извозчика и, довольный, вернулся на доклад к Корфу.

Есаул занимался своим наградным кольтом — «полировал и чистил». Исидор Игнатьевич, расхаживая, вспоминал детали покушения на великого князя Сергея со всеми ужасающими подробностями. Когда Семён Иванович, робко постучавшись в дверь, скромно полюбопытствовал: «Вы позволите?» — Исидор Игнатьевич, прервав монолог, подскочив, вытащил за руку на середину кабинета Семёна Ивановича и рявкнул:

— Не тяни, шельмец! Знаю я тебя! Давай колись!

Вытянув из него всё, Корф отошёл и радостно рассмеялся:

— Ну вот! Узелок-то и завязался! Что я вам говорил?! А уж с такой меченой рожей он — факт — в картотеке местечко застолбил. Ай да Семён Иванович, ну и молодец! Будь ты девицей — я б тебя расцеловал!

Всё это время Зорич, отложив в сторону свой револьвер, загадочно молчал, явно о чём-то думая, а потом, обратившись к Корфу, попросил:

— Исидор Игнатьевич, будь другом, присядь, пожалуйста, на диван, а то ведь на ногах не устоишь. Я тебе сейчас такое скажу…

— Ну давай!

Да так и сел, услышав от Евгения Ивановича:

— Ты знаешь, чей это домик-то, с голубым палисадничком? Хвощевского. Братца Казимиры Юзефовны.

— Ну и дела! — протянул Корф.

А на следующий день пришёл ответ на запрос Корфа относительно Домницкого. Исидор Игнатьевич зашёл поутру в кабинет есаула с большим потёртым саквояжем. Поставив его на стол, стал давать пространные разъяснения внимательно слушавшему Евгению Ивановичу по поводу содержимого каждой баночки и пакетика, а их оказалось так много, что монотонный голос педантичного Корфа привёл мысли Евгения Ивановича в состояние полного ступора.

— Ради бога! — не выдержал он. — Исидор Игнатьевич, ведь на каждой же упаковке что-то написано. Я думаю, Анна разберётся сама.

— И в самом деле, чего это я?! — остановился Корф. — Это всё благоверная моя. Расскажи всё да объясни всё. Беда с этими курицами! Но она права в том смысле, что витамины в таком положении очень важны.

— Да в каком таком положении? — улыбнулся есаул, помогая укладывать саквояж. — Каких-то несколько недель.

— Э, не спеши, лиха беда начало. Чёрт! Тьфу-тьфу, чего это я? Вот уж ляпнул, прости господи. Не обессудь, есаул!

Зорич от души рассмеялся.

Очень кстати дежурный принёс депешу. Распечатав, Корф пробежал её глазами.

— Вот оно.

И стал читать вслух абзацами: