Зов из глубины веков

– Христос как мифологический Спаситель становится кульминацией, венцом освобождения духа от психической незрелости и слабости. Христос разрешает эту великую проблему борьбы разума с недифференцированной психикой с ее многочисленными аффективными импульсами и состояниями. Отныне разум укрепился до такой степени, что смог противостоять этой дьявольской могущественной силе. Этот символический опыт и отражается в мифологическом образе самого дьявола и его опасных искушениях. Вся христианская метафизика основывается на конкретном психическом опыте. И только так, после встречи со злом мы своим внутренним прозревающим взглядом снова и снова обращаемся за помощью к оку Бога, в котором находим внутреннюю опору, как в метафизической трансцендентной реальности.

– Хм. Довольно сложно все это осмыслить. В этом случае, какое значение имеет аскетическая традиция православия?

– Конечно, эта конфессиональная традиция имеет свои установления и порядки. Без этого невозможно будет сберечь церковную историю. Я думаю, что к полному аскетизму и воздержанию приходят естественным путем, когда человека уже не связывают прочно оковы его влечений, и когда он уже смотрит на это со стороны, просто как на обычную игру природы. Так или иначе, удовлетворяя свои инстинкты, мы можем без труда перемещаться между этими полюсами, о которых вы говорили. Внутри человека должна быть гармония. Когда душевные энергии идут вровень с телесными желаниями, то мы становимся счастливее. Но, разумеется, высшая цель жизни не может ограничиваться только этим. Если вся жизнь суть следующие один за другим акты самоутверждения нас самих, то необходимо в сравнении с этим постигнуть и то, что должно быть нечто более основательное и значимое в этой кратковременной жизни. И поэтому необходимо стремиться к добродетельному благоразумию, к безграничному познанию себя и мира, тогда и можно выйти за рубежи в область трансцендентного символического опыта, прийти к озарению, что мы изначально покоимся в грехе, как в широко известном мифе об Адаме и Еве. Тогда мы можем, забывая о себе, возвышаться над своей низшей природой и созерцать безвременность духа в нас самих, что, к примеру, выражено в мифе о воскресающем богочеловеке.

Герман говорил все это намеренно назидательным тоном, как учитель. Но он говорил так, что эта речь не звучала неопровержимой непреложной истиной, а больше являлась его личным мнением.

На его лице в этот момент проступала неясная хитрая ухмылка, а правый глаз с прищуром вызывал подозрение, что он превосходит меня во всем и только испытывает мои способности. В то же время я заметил, с каким неподдельным интересом он увлекся беседой со мной.

– Да. В монастыре говорят о таких вещах совершенно иначе, – ответил я торопливо, отстранившись от своих мыслей. – Вообще, мне никогда не говорили о том, что веру можно рассматривать так через призму мифа. И как не странно это многое объясняет.

– Я вас хорошо понимаю Альберт. Подождите минутку. Я принесу сок, – произнес Герман, вставая с кресла.

Он встал и зашел в дом через заднюю дверь.

Я с любопытством снова осмотрел все вокруг.

Свежий ветер временами легко обдувал мое лицо. Я заметил, как обильные гроздья созревшей черемухи колышутся на ветру. С веранды дома во все стороны открывался чудесный вид на озеро, серебристая вода которого играла бликами солнца, радуя и лаская взор. Лазурный небосвод на редкость без единого облачка чаровал своей чистотой и беспредельностью. Где-то вдалеке тишину и спокойствие то и дело теперь нарушали резкие всплески воды. Озерная рыба плескалась, словно веселясь и не зная никаких забот. Так же, как беззаботно жужжал и кружился подле меня назойливый комарик, пытаясь найти удобное место на поверхности моей кожи. Глухой отзвук трудолюбивого дятла, который усердно долбил кору дерева, едва послышался из самой глубины леса. Это место было идиллией.

Наверное, и в самом деле, Герман наслаждался жизнью здесь и это было совершенно естественно. Видимо, в его жизни не было никакого внешнего аскетизма, никаких запретов. В отличие от насельников монастыря он упивался жизнью и свободой, плавая нагишом в этом озере и созерцая этот восхитительный пейзаж, как неотъемлемую составляющую своей жизни.

Герман вышел из дома уже в летних широких шортах, но так же без верхней одежды. В руках он держал большую коробку апельсинового сока и два продолговатых стакана. Разлив сок, он протянул один стакан мне и сел устало в кресло, как на свой трон.

– Полюбовались видами? – спросил он, указывая рукой на озеро.

– Да. Здесь очень красиво, – ответил я, глядя на Германа. – Вы неплохо обосновались тут.

– Это правда. Иногда я рыбачу. Попадается хорошая рыба. Я приспособился ловить язя. Нужно просто знать несколько хитростей.

– Это здорово.

– Странно, что в том монастыре не завели свое хозяйство. Наверное, им проще закупать продукты самим. В монастыре едят только рыбу и овощи?

– Да. Это для меня было непривычно.