Зов Ктулху

Чем дольше я смотрел, тем сильнее зачаровывала меня эта вещь; и в этом очаровании присутствовало нечто загадочно-тревожное, что едва можно было распознать или объяснить. Поначалу я решил, что только из-за неземного качества работы мне стало не по себе. Все прочие предметы искусства, что доводилось мне видеть, либо относились к какому-нибудь известному расовому или национальному течению, либо служили намеренными модернистскими вызовами всем признанным течениям. Эта же тиара не принадлежала ни тем, ни другим. Она явственно относилась к некой устоявшейся технике, отличной безмерной зрелостью и совершенством, и при этом являющейся чрезвычайно далекой от любой иной – будь то восточной или западной, древней или современной, – о коей я слыхал или чьи образчики наблюдал. Она была выделана так, словно ее создали не на нашей планете.

Тем не менее вскоре я понял, что у моего беспокойства имелся и второй, пожалуй, столь же мощный источник, и состоял он в графических и математических внушениях странных образов. Все узоры намекали на далекие тайны и невообразимые бездны времени и пространства, а заунывно-водная природа горельефов чудилась едва не губительной. На них изображались сказочные чудища, отвратительные в своей гротескности и злобе – с виду наполовину рыбоподобные, наполовину земновод ные, – и их было не вычленить из некоего навязчивого и неприятного псевдовоспоминания, точно существа эти пробуждали образы из глубины клеток и тканей, чья память, абсолютно первобытная, передавалась по наследству невероятным образом. Временами мне чудилось, словно каждый изгиб этих кощунственных рыболягух исполнялся высшей квинтэссенцией неведомого, нечеловеческого зла.

Удивительное несоответствие виду тиары составила ее краткая и прозаичная история, которую изложила мисс Тилтон. В 1873 году в лавке на Стейт-стрит эту тиару заложил за смешную сумму какой-то иннсмутский пьянчуга, вскоре после этого убитый в драке. Общество приобрело ее напрямую у закладчика и тотчас выставило на подобающее ее достоинству место. Тиару подписали как предмет, вероятно, восточноиндийского и индокитайского происхождения, хотя это допущение и было откровенно условным.

Мисс Тилтон, сравнивая все возможные гипотезы относительно ее происхождения и появления в Новой Англии, склонялась к мнению, что тиара служила частью экзотического пиратского клада, который обнаружил капитан Обед Марш. Этой догадке нисколько не противоречили высокие цены, что Марши стали настойчиво предлагать, как только прознали о нахождении тиары, и что повторяли по сей день вопреки неизменной решимости Общества ее не продавать.

Провожая меня к выходу, добрая леди ясно дала понять, что пиратская теория о состоянии Марша пользовалась популярностью в местных интеллигентных кругах. Сама же она относилась к отененному Иннсмуту, который в жизни не видела, с отвращением, коего было достойно общество, чей культурный уровень валился в пропасть; она также заверила меня, что слухи о дьяволопоклонниках отчасти оправдывались существованием особого тайного культа, который набрал там силу, поглотив все традиционные церкви.

Назывался он, как она сказала, «Эзотерическим Орденом Дагона» и основывался, без сомнения, на порочной, квазиязыческой ереси, завезенной с Востока столетием ранее, во времена, когда рыбный промысел в Иннсмуте, казалось, сходил на нет. Его стойкость среди простого люда представлялась вполне естественной ввиду резкого и непременного возвращения к рыбному изобилию, а вскоре достиг величайшего влияния в городе, всецело сменив масонство и заняв его расположение в старом Масонском зале на Нью-Чёрч-Грин.

По мнению благочестивой мисс Тилтон, все это составляло весомую причину для того, чтобы избегать старинного города с его упадком и запустением, однако мне придавало лишь дополнительное устремление. Теперь к моим архитектурным и историческим предвкушениям добавился также острый задор по части антропологии, и мне едва удалось уснуть в своей приютской комнатенке, да и то лишь под утро.

II

На следующее утро незадолго до десяти часов я уже стоял с чемоданчиком перед «Хаммондом» на старинной Маркет-сквер и ждал автобус до Иннсмута. Когда подошел час его отбытия, я заметил, что все, кто праздно шатался рядом, сместились в другие части улицы либо завалились в «Идеальный обед» на другой стороне площади. Кассир явно не преувеличил неприязнь местных к Иннсмуту и его жителям. Через несколько мгновений по Стейт-стрит загрохотал небольшой дряхлющий автобус грязно-серого цвета, затем повернул за угол и остановился у обочины рядом со мной. Я сразу же почувствовал, что этот автобус мой; и догадку вскоре подтвердила плохо читаемая табличка за лобовым стеклом: «Аркхем – Иннсмут – Ньюберипорт».