Зов Ктулху

Когда автобус достиг низины, я начал улавливать размеренный шум водопада посреди неестественного безмолвия. Покосившиеся некрашеные дома теснились все плотнее, выстроившись по обе стороны дороги и являя больше городских черт, чем те, которые остались позади нас. Панорама же впереди сузилась до уличного пейзажа, и здесь я видел места, где некогда лежала брусчатка или тянулся кирпичный тротуар. Каждый дом выглядел заброшенным, а в некоторых встречались провалы обвалившихся дымоходов и подвальных стен, что свидетельствовали о разрушении тех строений. Все пропитывал тошнотворнейший рыбный запах, какой только возможно было представить.

Вскоре стали появляться перекрестки и поперечные улицы; те, что находились слева, вели в прибрежные дебри немощеного убожества и запустения, тогда как улицы по правую руку открывали виды былого величия. До сих пор я не видел в городе людей, однако наблюдал теперь скудные признаки обитания – то занавешенные окна, то редкие помятые автомобили у обочины. Брусчатка и тротуары становились все целее, и хотя большинство домов были достаточно стары – деревянные и кирпичные строения относились к началу девятнадцатого века, – они явно содержались в пригодном для жительства состоянии. Будучи любителем древностей, я, оказавшийся в этом изобилии исконной старины, почти перестал замечать отвратительный запах и не чувствовал более угрозы и омерзения.

Однако я не сумел достичь пункта прибытия, не пережив одно сильное впечатление крайне неприятного свойства. Автобус выехал на некое то ли пересечение улиц, то ли площадь, где с двух сторон находились церкви, а посередине – остатки захудалого круглого газона; впереди же, справа от себя, я увидел большой дворец с колоннами. Здание, некогда выкрашенное в белый, ныне посерело и облупилось, а черно-золотистая табличка на фронтоне выцвела настолько, что я лишь с трудом разобрал слова: «Эзотерический Орден Дагона». Значит, это и был старый Масонский зал, теперь отданный падшему культу. Пока я пытался расшифровать надпись, мое внимание привлекли хриплые тона треснувшего колокола через улицу, и я спешно повернулся, чтобы выглянуть в окно с другой стороны автобуса.

Звук исходил из приземистой каменной церкви с башнями, несомненно, более поздней постройки, нежели большинство домов, выполненной в неуклюжем готическом стиле с непропорционально высоким подвалом при закрытых ставнями окнах. Хотя стрелки отсутствовали на циферблате со стороны, откуда я ее видел, я знал: эти хриплые удары отбивают одиннадцать часов. Затем все мысли о времени вдруг вытеснил нахлынувший яркий образ безотчетного ужаса, охвативший меня прежде, чем я осознал, что это было. Дверь в церковный подвал была открыта, и ее проем зиял черным прямоугольником. Пока я смотрел на него, поперек прямоугольника шмыгнул некий субъект – или же мне так показалось, – отчего в моем мозгу мгновенно вспыхнуло кошмарное видение, которое сводило с ума тем сильнее, что рассудок не мог распознать в нем никаких жутких свойств.

Субъект был живой – первый, не считая водителя, кого я увидел с тех пор, как въехал в компактную часть города, – и будь я в более уравновешенном настроении, то не нашел бы в нем ничего ввергающего в ужас. Мгновение спустя я со всей ясностью понял, что это был пастор; облаченный в какие-то диковинные одеяния, введенные после того, как Орден Дагона переиначил обычаи местных церквей. Вероятно, первый мой бессознательный взгляд и чувство невероятного ужаса было вызвано высокой тиарой у него на голове – почти точной копией той, которую накануне мне показывала мисс Тилтон. Она-то и распалила мое воображение, придав несказанно зловещие очертания неопределенному лицу и неуклюжей фигуре в мантии. Вскоре я решил, что не существовало никакой причины, почему мне стоит содрогаться от ужаса сего псевдовоспоминания. Разве не было естественным, что местный тайный культ принял в качестве одеяния своих служителей столь уникальный головной убор, обретший известность в этом сообществе неким удивительным образом – вероятно, как найденный клад?