Зов Ктулху

О том, как Марш выглядел, чего только не судачили. Некогда он слыл великим денди и, как рассказывали, до сих пор носил щегольский сюртук Эдвардианской эпохи[40], удивительным образом приспособленный к определенным его уродствам. Сыновья его прежде управляли конторой на площади, но в последнее время не показывались на виду и основную работу перекладывали на более молодое поколение. Сыновья и их сестры теперь выглядели весьма причудливо, особенно старшие; поговаривали также, что у них пошатнулось здоровье.

Одна из дочерей Марша имела отталкивающий вид, походила на рептилию и носила чрезмерное множество диковинных украшений, относящихся явно к той же экзотической традиции, что и странная та тиара. Мой осведомитель много раз замечал и слышал разговоры о том, что драгоценности эти происходили из некоторого тайного клада, оставленного то ли пиратами, то ли демонами. Священнослужители – жрецы или как там они теперь звались – также носили на головах сей убор, но самих их можно было увидеть лишь в редких случаях. Других образцов юноше не встречалось, хотя, по слухам, их в Иннсмуте существовало немало.

Марши вместе с тремя другими благородными семьями города – Уэйтами, Гилманами и Элиотами – были весьма нелюдимы. Они проживали в огромных домах на Вашингтон-стрит, и некоторые, как считалось, скрывали своих родственников, чья внешность не позволяла выставлять их на всеобщее обозрение, и только сообщали об их смертях.

Предупредив меня об отсутствии многих дорожных знаков, юноша нарисовал мне грубую, но основательную карту с основными ориентирами города. После краткого ее изучения я убедился, что она весьма мне поможет, и с искренней благодарностью положил карту себе в карман. Поскольку единственный убогий ресторанчик, что я видел, вызывал у меня неприязнь, я купил изрядный запас сырных крекеров и имбирных вафель, чтобы позднее ими отобедать. В свою программу я решил включить прогулку по главным улицам, общение с приезжими, которых мог встретить, и отъезд в Аркхем восьмичасовым автобусом. Городок, видел я, представлял собою наглядный, нарочитый образец общественного упадка, однако, не будучи социологом, я предпочел ограничить свои наблюдения лишь областью архитектуры.

Так я и начал свою планомерную, хоть и отчасти недоуменную экскурсию по узким, омраченным тенями иннсмутским дорожкам. Перейдя мост и свернув в сторону ревущих внизу водопадов, я прошел близ завода Марша, где с удивлением отметил странное отсутствие шума, характерного для промышленных предприятий. Его здание стояло на крутом обрыве реки у моста и открытого места соединения улиц, которое я счел ранним центром города, после Революции смененным нынешней Таун-сквер.

Вновь перейдя ущелье по мосту на Мейн-стрит, я очутился в районе полнейшего запустения, от которого меня почему-то бросило в дрожь. Сосредоточение рушащихся мансардных крыш образовывало фантастический зубчатый горизонт, над которым возвышался мерзостный обезглавленный шпиль древней церкви. Некоторые дома по Мейн-стрит сдавались внаем, но большинство были наглухо заколочены. Ниже вдоль немощеных переулков я видел зияющие чернотой окна заброшенных лачуг, чьи стены зачастую кренились под опасными, невероятными углами, а фундамент частично проваливался. Эти окна глядели так жутко, что мне потребовалось некоторое мужество, чтобы повернуть на восток, в сторону набережной. Без сомнения, ужас перед заброшенными домами нарастает в геометрической, а не арифметической прогрессии, когда в своем множестве они образуют целый город полного запустения. Подобное зрелище бесконечных авеню с их недружелюбной пустотой и гибельностью и мысли об этих сопряженных бесконечностях – черных, угрюмых кварталах, затянутых паутиной, воспоминаниями и червем-победителем, – пробуждают остаточные страхи и отторжение, которые не способна рассеять даже самая стойкая из философий.

Фиш-стрит была столь же заброшена, что и Мейн-, однако отличалась тем, что многие кирпичные и каменные склады на ней сохранились еще в превосходном состоянии. Уотер-стрит служила ей почти точной копией, за исключением того, что теперь на месте старых причалов там остались выходящие к воде бреши. Я не встретил здесь ни единого живого существа, кроме редких рыбаков на далеком волноломе, и не услышал ни звука, кроме плеска прилива в гавани да рева водопадов на Мануксете. Город все сильней воздействовал мне на нервы, и я, украдкой заозиравшись, двинулся обратно по шаткому мосту на Уотер-стрит. Мост на Фиш-стрит, согласно рисунку, был разрушен.