Зов Ктулху

Пассажиров внутри сидело всего трое – смуглые моложавые мужчины неряшливого вида и с угрюмыми лицами, – и, когда транспорт остановился, они неуклюже выбрались наружу и бесшумно, чуть не украдкой побрели по Стейт-стрит. Водитель тоже вылез, и я проследил за тем, как он зашел что-то купить в аптеке. Это, подумал я, и был тот самый Джо Сёрджинт, о котором упомянул кассир; и еще прежде чем я успел приметить какие-либо детали, меня обдало волной невольной гадливости, которую никак нельзя было ни отбросить, ни объяснить. Мне вдруг показалось совершенно естественным, что местные не желают ни ездить на автобусе, которым владеет и водит этот человек, ни посещать места, где обитает он и его сородичи.

Когда водитель вышел из аптеки, я разглядел его внимательнее и постарался выявить источник своей неприязни. Он был худощав и сутул, под шесть футов ростом, в поношенной синей гражданской одежде и потертой серой кепке для гольфа. Лет ему было, наверное, тридцать пять, но, если не вглядываться в его понурое, ничего не выражающее лицо, он казался старше из-за непонятных глубоких складок по бокам шеи. Голова была узкая; глаза, водянистые и навыкате, словно вообще не моргали; нос сплюснутый; лоб и подбородок скошенные; уши на редкость неразвитые. Губы были длинными и толстыми, сероватые щеки с грубыми порами – почти совсем безбородыми, за исключением лишь редких светлых волосинок, которые пробивались, чтобы завиться беспорядочными клочками; при этом кожа местами были весьма странной, точно шелушилась от некой болезни. На мощных руках виднелись сильные вены крайне необычного серовато-синего оттенка. Пальцы выглядели поразительно короткими в сравнении со всем остальным и, верно, могли плотно скручиваться на огромной ладони. Пока водитель подходил к автобусу, я заметил также его диковинно неровную походку и еще увидел, что ступни его были чрезвычайно велики. Чем дольше я их разглядывал, тем больше дивился, где ему удавалось находить обувь, в которую бы таковые влезли.

Мою неприязнь усугублял и его в целом засаленный вид. Водитель, без сомнения, работал на рыбацких причалах или просто там ошивался, ибо его сопровождал запах, характерный для подобных мест. Что за иноземная кровь текла в его жилах, я не мог и гадать. Его странные черты не выглядели ни азиатскими, ни полинезийскими, ни левантийскими, ни негроидными, и все же я понимал, отчего все видели в нем чужака. Сам же я скорее предположил бы в нем биологическую деградацию, нежели иноземное происхождение.

С сожалением я понял, что других пассажиров в автобусе не будет. Мысль о том, чтобы ехать с этим водителем одному, мне отчего-то не понравилась. Однако с приближением часа отправления я преодолел свои сомнения и, проследовав в салон, протянул долларовую банкноту и пробормотал единственное слово: «Иннсмут». Он на секунду задержал на мне пытливый взгляд и, ничего не ответив, вернул сорок центов сдачи. Я занял место за ним на его половине автобуса, поскольку хотел во время пути смотреть на побережье.

Наконец дряхлый транспорт тронулся с места и загрохотал мимо старых кирпичных зданий вдоль Стейт-стрит, выпустив облако выхлопного газа. Глядя на людей на тротуарах, я, по-моему, заметил в них любопытную склонность не смотреть на автобус или по меньшей мере не подавать виду, что смотрят. Затем мы свернули влево, на Хай-стрит, где дорога была ровнее, и помчались мимо величественных старых особняков ранней республики[38] и еще более старых колониальных фермерских домов, мимо Лоуэр-Грин и Паркер-Ривер, чтобы наконец выбраться на длинную однообразную полосу, что стелилась вдоль берега.

День выдался теплый и солнечный, однако песчаная местность, поросшая осокой и низким кустарником, становилась все более запустелой по мере нашего продвижения. Из окна я видел голубую воду с песчаной линией острова Плам; наша узкая дорога отклонилась от основного шоссе до Роули и Ипсуича, и мы уже ехали совсем вблизи пляжа. Домов не виднелось, а по состоянию дороги я понял, что движение в здешних местах было совсем слабым. По невысоким потрепанным телефонным столбам тянулось всего два провода. Час от часу мы пересекали грубые деревянные мосты над приливными ручьями, которые извивались далеко в глубь суши, способствуя пущей изолированности этого края.

Я порой отмечал мертвые пни и осыпающиеся основания стен, торчащие из рыхлого песка, и мне вспомнилось старое предание, которое упоминалось в одной из книг по истории, что я читал, о том, что эти места некогда были плодородны и густо заселены. Перемена, как отмечалось, случилась одновременно с Иннсмутской эпидемией 1846 года и, по допущению простаков, имела темную связь с тайными силами зла. На самом же деле перемена эта была вызвана неразумной вырубкой лесов вблизи побережья, которая и лишила почву ее лучшей защиты и открыла путь волнам наносимого ветром песка.