Зов Ктулху

Из всех поистине беспристрастных специалистов по человечеству лишь очень немногие откажутся считать его величайшей институцией могущественную и прочную цивилизацию, изначально зародившуюся на берегах Тибра, а впоследствии распространившуюся по всему известному нам миру и выступившую в роли нашего собственного прямого предка. Если Греции мы обязаны существованием всей современной мысли, то Рим следует благодарить за то, что эта мысль смогла выжить и в конечном итоге стала нашим достоянием, ведь именно благодаря величию Вечного города, сведшего всю Западную Европу до статуса одной-единственной провинции, стало возможно широкое и повсеместное распространение позаимствованной у Греции высокой культуры, что, в свою очередь, заложило основу для европейского Просвещения. И по сей день останки Римского мира демонстрируют превосходство над теми странами, на которые никогда не распространялось влияние этой империи-матери; а когда мы созерцаем варварские законы и идеалы германцев, чуждых бесценному наследию римского правосудия, человечности и философии, это превосходство буквально бросается в глаза. С учетом этого изучение римской литературы отнюдь не нуждается в защитниках для того, чтобы его рекомендовать. Она представляется нашей по своему интеллектуальному происхождению, это мостик в античный мир, ведущий к греческим сокровищницам искусства и мысли, которые являются первоисточником существующей ныне культуры. Рассматривая Рим и историю его искусства, мы прекрасно осознаем свой субъективный к ним подход, совершенно невозможный в случае с Грецией или любым другим древним народом. Если эллины, с их странным преклонением перед красотой и подпорченными нравственными идеалами, вызывают у нас восхищение и жалость, как блистательные, но бесконечно далекие от нас призраки, то римляне, гораздо в большей степени обладающие практичностью, древней добродетелью, равно как и любовью к закону и порядку, воспринимаются как наши непосредственные предки. Читая о бесстрашии и завоеваниях этой могущественной расы, пользовавшейся тем же алфавитом, что и мы, произносившей и писавшей очень многие слова лишь чуточку иначе, нежели произносим и пишем мы, а также учредившей практически все формы закона, руководящего ныне нашим обществом, проявив при этом подлинно божественное созидательное могущество, мы испытываем гордость за самих себя. Если в представлении греков искусство и литература были неразрывно связаны с повседневной жизнью и мыслью, то для римлян, как и для нас, они представляли собой отдельное явление многогранной цивилизации. Это обстоятельство явно свидетельствует о некоторой неполноценности римской культуры по сравнению с греческой, но тогда эта неполноценность присуща и нашей собственной культуре, связанной с ней узами родства.

К несчастью, народа, положившего начало славным достижениям Римской цивилизации, ныне больше нет. После длившихся столетиями опустошительных войн и массового наплыва в Италию чужаков, по окончании эпохи Первой империи подлинных латинян осталось совсем немного. Изначально римляне представляли собой сплав тесно связанных между собой долихоцефальных средиземноморских племен, состоявших не в самом дальнем родстве с греками, плюс некоторое количество этрусков неопределенной принадлежности. Для этнологов эта последняя группа всегда оставалась загадкой, хотя на сегодняшний день ведущие специалисты в данной области относят их к брахицефалическому альпийскому типу. По всей видимости, этот загадочный народ стоял у истоков многих римских традиций и обычаев мысли. Тот факт, что классическая римская литература не имеет практически ничего общего с грубыми опусами первых латинян, за исключением разве что сатиры, выглядит очень странно, особенно если учесть, что свою форму и предмет она позаимствовала у греков на сравнительно позднем этапе политической истории Рима. Никто не станет отрицать, что это заимствование в значительной степени способствовало латинскому культурному прогрессу; но тот факт, что литература, перенявшая все черты греческой, оказала пагубное влияние на издревле присущую этому народу строгость, внедрив широкие греческие понятия, способствующие нравственному и материальному упадку, тоже не вызывает сомнений. Хотя ей, по правде говоря, оказывалось мощное противодействие, и могучий римский дух почти ежеминутно благородно сиял, просвечивая через афинские одежки, придавая литературе самобытный национальный оттенок и демонстрируя специфические свойства итальянского ума. В целом это римская жизнь формировала литературу; вовсе не литература формировала жизнь.