Зов Лавкрафта

Если она на меня посмотрит, загадал он, улыбнусь ей. И приглашу на свидание. Синюгин с досадой вспомнил, что сам еще не знает, будет ли у него сегодня свободное время. Не за этим же его вызвали? Не гулять же по Москве с девушками? Или… Синюгин покрутил головой, шея занемела. В прошлом году уволили в запас Жукова. Самого Жукова! Что тогда им стоит уволить или отдать под суд провинциального капитана? Одна медкомиссия – и прощай, армия.

Особенно сейчас, когда вышел приказ о сокращении вооруженных сил.

Синюгин дождался, когда стюардесса подойдет ближе, и отвел взгляд, чтобы не спугнуть ее раньше времени. Он чувствовал, что она бросает на него взгляд тайком. Все-таки жаль – насчет сокращений. А скоро, ходят слухи, еще и пенсию военным уменьшат. Вот это будет номер, почище циркового. Хрущ проклятый, думал Синюгин. Жуков бы такого себе не позволил.

Раньше в частях стонали, что Жуков развел солдафонство и казармщину, шагистику и «тубаретки по одной линии», а как Маршала Победы упекли на пенсию (с правом ношения мундира, бля), так и застонали. Мол, при Жукове было лучше. А ведь он сверхсрочников отменил! Да уж. Все познается в сравнении. Когда на твоих глазах бензопилами разделывают новенький самолет, тут своеобразные сравнения на ум приходят.

Синюгин внимательно рассмотрел свою руку с кружкой в захвате. Мда. Поднял глаза, тут же опустил. Рано.

Стюардесса наливала чай с молоком старику на сиденье перед ним. Синюгин слышал ее голос.

Жуков. Он помнил его лицо. И тогда, в Тоцке, и в пятьдесят шестом в Венгрии. Тогда он про меня вспомнил. На Синюгина снова накатила горечь. Черт тебя побери, сколько было надежд. «Готовься, Синюга, – сказал Маршал Победы. – Я создаю второе училище спецназа, пойдешь туда ротным».

А потом Хрущ маршала схарчил.

И надежд больше не осталось. Синюгин откинул голову, прикрыв глаза. Сейчас пройдет.

– Чай, кофе? – раздался над головой ее голос.

Синюгин поднял голову и увидел перед носом руку лейтенанта с чашкой.

– Кофе, – сказал Каленов, – лучше всего с горкой.

Наверху хмыкнули. Вот зараза ты, лейтенант, подумал Синюгин. Добивается своего.

– А вам?

Капитан поднял глаза. Его поразило как-то сразу, без перехода, ощущение ее красоты. Точно вернулся после палаток и походной кухни в город, где девушки в летних платьях. И это несоответствие бьет под дых, расслабляет. Словно оказался где-то на Луне.

– Чай с молоком, – сказал Синюгин. Пауза.

– Что?

– Вашу чашку, пожалуйста, – она улыбнулась.

– А, верно, – он взял кружку и протянул. Она составила кружки на поднос, быстро налила из одного чайника, из другого. Синюгин наблюдал, как плавно льется коричневая жидкость. Медленно струился прозрачный пар, смешиваясь с сигаретным дымом. Синюгин бросил курить еще в пятьдесят четвертом, после Тоцких учений, когда заметил, что начинает сдавать дыхалка. Он тогда еще не знал, что тут дело не в сигаретах. А когда узнал, курить не начал из принципа. Из злости.

Врешь, не возьмешь.

Она протянула им подносик с чашками. Лейтенант цапнул и утянул свою, Синюгин помедлил. Улыбнулся одними глазами, как он это умел.

– Спасибо.

– Не за что, – ответила она. – Вы наелись?

– Девушка, – окликнул ее слегка раздраженный женский голос. – Тут люди, между прочим, пить хотят!

Вот сволочи, подумал Синюгин в раздражении. Сейчас она уйдет. Но она не уходила.

– Я могу еще принести.

– Спасибо, не надо, – сказал Синюгин. – Вы меня уже накормили. Я перед вами в долгу.

– Девушка! – продолжала надрываться женский голос за спиной Синюгина.

Она улыбнулась. Наклонилась, чтобы что-то поправить на столике, и шепнула:

– Наташа.

– Синюгин, – сказал Синюгин. Он даже удивиться не успел, как она уже двинулась дальше.

– А ты ходок, – сказал светлый строгий голос. Каленов смотрел на него с иронией.

Синюгин повернул голову, внимательно посмотрел на фельдъегеря.

– Что? – спросил тот с вызовом. – Не нравлюсь?

– Нет, – сказал Синюгин. – Нужно не так. Что, не нравлюсь, товарищ капитан? Повторите.

– Еще чего.

Синюгин поднял брови. Вообще-то, вступать в перепалку с посыльным от главкома не входило в его планы. Но этот салага его раздражал. Щегол мелкий. Синюгин подумал, что многое в нем понимает, но от этого лейтенант Каленов отнюдь не становится ему ближе. Он и в друге своем понимал много, и (Синюгин дернул щекой) в майоре Порошко, а что толку? Друг полетел по наклонной, а Порошко поступил как сволочь, причем ожидаемо как сволочь.

– Что? – огрызнулся лейтенант, и Синюгин понял, что продолжает смотреть на него молча. Глаза у капитана были зеленые. Редкий цвет, но сволочной. Ресницы пушистые и длинные, как у девушки. Почему-то Синюгина все в нем раздражало, даже его красота. Мазурик, цаца, басковый парень, как это называли в местах, где он служил.