Зов Лавкрафта

А потом были поцелуи после театра. И у поцелуев был вкус немецкой колбасы и грушевой газировки. И пыльного маленького театрального фойе. И московских улиц. И молодости, бьющей как нефтяной фонтан. И мягких податливых девичьих губ.

Даже этой дурацкой пьесы, в которой молодых людей играли немолодые актеры, ему сейчас было немного жаль.

Машина развернулась и проехала мимо Политехнического музея, свернула в переулок и выехала на камни, в узкую улицу, запруженную народом. Теперь они сбавили скорость. Поневоле, кажется. Синюгин наклонил голову и заглянул вперед через лобовое стекло. Впереди, в проеме между старых домов, виднелась… нет, точно. Кремлевская стена. Он видел даже половину одной из башен. Забыл, как называется. Машина проехала мимо постового милиционера в белой летней форме, который поднял руку к виску и проводил их взглядом. «ЗИМ» производит впечатление, конечно. Правительственная машина. Синюгин слышал, что его скопировали с американского «Паккарда», такие машины нравились Сталину.

Жуков, кажется, тоже на такой ездит. Синюгин ни разу не ездил с Жуковым, но машину его видел. Красивая.

– Долго еще? – спросил Синюгин. Он один занимал огромное заднее сиденье «ЗИМа», лейтенант сел впереди, с водителем. Похоже, знает его с детства, болтает как родной. «А как тетя Маша?» – «Федунцев уже в армии?» – «В Кантемировской служит». И прочие домашние приятности. Каленов повернулся, посмотрел на него весело.

– Устали, товарищ капитан? Скоро будем на месте.

Когда казалось, что «ЗИМ» выедет на Красную площадь (Синюгин аж сжался в предчувствии такого святотатства), машина резко и мощно, как большой черный кит, ушла в левый поворот, покатилась вниз, вдоль площади. Храм Василия Блаженного был закрыт простынями телесного цвета – реставрировали его, что ли? На Лобном месте и на самой площади, несмотря на ранний довольно час, уже был гуляющий народ.

Синюгин увидел белую будку с надписью «ЭСКИМО», за будкой стояла толстая тетечка в белом фартуке. Лицо у нее было добродушное, она посмотрела вслед машине. Гражданин в синем плаще и фетровой шляпе (и не жарко ему?) покупал мороженое. Синюгину опять захотелось есть. Может, эскимо было бы в самый раз. В Москве было самое вкусное эскимо. Такого даже в Венгрии он не пробовал.

Они проехали Васильевский спуск и затем по мосту через Москву-реку. Солнце бликовало от воды, зеленовато-серой в это время. Синюгин откинулся на сиденье и уже просто бездумно смотрел, впитывал, не заботясь четкими определениями, что именно видит. Здания, мосты, плакаты («Слава кубинскому народу!», «Руки прочь от народных богатств Эфиопии!»), снова здания, мосты, люди. Плакаты. Он, кажется, слегка задремал.

Проснулся с чувством, что сожаление о прошедшем, о прошлом его посещении Москвы, почти стерлось. Галя ее звали, вспомнил Синюгин. Ту девушку. Как у нее дела, думал он, вылезая из машины. Они остановились во дворе очень высокого здания. Даже задрав голову, он видел только квадрат неба над головой, словно находился в огромном колодце. Парадные двери подъездов были высокие, как в министерстве каком-нибудь.

Лейтенант попрощался с водителем, пожал ему руку.

Синюгин кивнул. Бывай, служивый.

* * *

В этом дворе все было аккуратно покрашено. Детская площадка в том числе. Чем-то это напоминало воинскую часть, хотя (Синюгин заметил двух молодых мамаш, гуляющих с колясками) явно ею не было. Жилой дом? Синюгин вспомнил охрану на въезде в ограду. Крутовато, однако. Впрочем, ежу ясно, лейтенант не из простых служак.

Каленов, подхватив чемодан, махнул рукой – пошли. Синюгин зашагал следом.

Тяжелая высокая дверь из темного лакированного дерева. Лейтенант открыл ее и придержал для Синюгина.

Где мы? – вертелся на языке вопрос, но Синюгин молчал. Чего дергаться раньше времени? «Не думай. До тебя все доведут», – вспомнил он основную мудрость, что вдалбливают в призывников в учебке. Армия – искусство подчиняться.

Подъезд был огромный, в широкой нише у лестницы стояло штук десять колясок и куча детских велосипедов. Коляски были красивые, каких Синюгин и не видел никогда. Розовые, красные, зеленые, в какую-то бело-синюю клетку, в модную нынче у девушек темную полоску. Велосипеды тоже были в основном не советские (хотя попадались и обычные «Школьники», и пара «Аистов»), некоторые с передачами, как у настоящих спортивных. Синюгин покачал головой. Хороший подъезд. Только что я здесь делаю? Не домой же к себе меня главком звал?

На блины, блин, к теще.

Он быстрым шагом догнал Каленова, они прошли через огромный холл к лифтам. Огромные зарешеченные шахты лифтов. Синюгин запрокинул голову, посмотрел вверх, присвистнул. Потолок уходил черт знает в какую высь. Голова закружится, да.

Хоть с парашютом прыгай.

Лейтенант нажал кнопку вызова. Загорелся огонек. Внизу, под ними, что-то ровно сдвинулось и загудело, наматывая трос на смазанный маслом огромный маховик. Синюгин видел сквозь решетку черные от солидола тросы. Лифт шел откуда-то сверху, гудел и набирал скорость.