Зов Лавкрафта

Наконец он прибыл. С мощным рокотом и скрипом металла причалил. Каленов поставил чемоданчик на голый, вытертый пол и открыл решетку лифта. Они вошли. Для Синюгина это было внове, он даже почувствовал в животе дрожь предвкушения. Он не боялся высоты, но сейчас все напоминало о прыжке с парашютом, такая вот штука.

Каленов поставил чемоданчик на пол лифта, вошел, закрыл за собой решетку, потом дверь. Нажал на кнопку – круглую, металлическую, с надписью «20». Внутри нее зажегся огонек. Лифт мягко тронулся, начал подниматься, мощно, уверенно набирая скорость. Синюгин по привычке сделал зевок, чтобы избавиться от ваты в ушах. Лифт летел вверх.

Перед самым финалом, когда казалось, они выбьют крышу здания, лифт начал тормозить. Стрелка на полукруглом циферблате над дверью остановилась на отметке 19… 20. Лифт мягко толкнулся и встал. Приехали.

Они вышли из лифта. Пока Каленов закрывал дверь, Синюгин огляделся. Чувствовал он себя странно – без вещей, почти без документов (все, что требовалось, предъявлял за него лейтенант), без будущего, с одним только прошлым, на которое даже опереться нельзя. Синюгин перевел взгляд на свои говностопы. Даже без приличных сапог.

Площадка была выкрашена светло-зеленой, почти салатовой краской – но на совесть, без халтуры. Косяки на диво ровные (в родной казарме никого особо не удивляло, что у дверного проема один угол сантиметра на три выше другого. Дом не солдатики небось строили, подумал Синюгин). Каленов повернулся, взял чемоданчик, подошел к двери (у каждой двери здесь лежал отдельный коврик) и позвонил. Синюгин услышал треск звонка – громкий, но вполне мелодичный.

Потом раздался скрип передвигаемой мебели, голоса – один звонкий, другой тише. Затем быстрые шаги. Ближе, ближе. Интересно, кто откроет, подумал Синюгин. Если девушка – счастье, если парень – то ничего. На беду он обычно не загадывал. Как-то сама приходила.

Звяк. Дверь распахнулась.

На пороге стояла девушка лет четырнадцати-пятнадцати, вряд ли больше. Пигалица с большим ртом. Вырастет, будет красивая, наверное, подумал Синюгин. А может, нет. Через мгновение пигалица уже висела у Каленова на шее.

– Мама, Борька приехал!

– Да подожди ты, сумасшедшая, – отбивался лейтенант, смеясь. Он стеснялся Синюгина и все равно не мог не смеяться. Сестра, понял Синюгин.

– Здравствуйте, – сказал он негромко.

* * *

Синюгин вдруг вспомнил ноябрь тысяча девятьсот пятьдесят третьего, когда его, еще старшего лейтенанта, отправили в Казахстан для выполнения некоего задания, а проще говоря, в служебную командировку. Сам Синюгин скорее бы поехал к морю (лучше моря нет ничего: Крым, море, солнце, скалы, терпкий запах белеющих в темноте жасминов), чем в ту безлюдную степь, где «куется ядерный щит страны», но его, Синюгина, никто, в общем-то, не спрашивал.

Он вспомнил, как спустился из вагона по металлической лесенке, выкрашенной черной краской, ступени в пупырышках. Встал на сухую, пыльную казахскую землю и огляделся. Позади были сутки маеты от безделья, карты и компания, впереди расстилалась сухая, в желтых побегах травы степь.

Где-то здесь ему предстояло прожить несколько дней. Синюгин попытался угадать, в какую сторону ему надо – обычно он угадывал, чутье. Но тут ничего определенного не почувствовал.

– Тарись капитан, посвольте, – сказал подошедший срочник в выжженной солнцем, застиранной гимнастерке и панаме-хасанке, натянутой по самые уши.

– Что? – спросил Синюгин, еще не в силах оторвать взгляд от этой бескрайней пустынной земли, похожей на море. Синь, глубокая, как запекшаяся потрескавшаяся эмаль на восточном медном кувшине, висела над степью. Гулкая и пустая, как колокол, как металлический этот кувшин.

– Вась чемодан, – сказал срочник. Синюгин перевел взгляд. У солдата было скуластое, плоское, как степь, непроницаемое лицо с узкими вырезами глаз. Синюгин оглядел его нос, широкий и плоский, словно его вдавили в лицо и расплющили нажимом ладони, и кивнул.

– Посьлите, – сказал срочник. И, не дожидаясь ответа, взял чемодан и потопал вперед разболтанной, бескостной походкой солдата срочной службы.

* * *

– Здравствуйте, – сказала пигалица и протянула руку. А может, и больше, подумал Синюгин, аккуратно пожимая эту хрупкую тонкую ладонь. Кости как у птички. Лет пятнадцать? Шестнадцать? Пойми тут.

– Здравствуйте, – сказал Синюгин еще раз.

– Ох, – спохватился наконец Каленов. – Мари, это капитан Синюгин… ээ… – он замялся, видимо, забыв имя.

– Арвиль Семенович, – помог ему Синюгин. От звука своего имени у него привычно свело остатки зубов. – Лучше просто Синюгин.

– Синюгин, – повторила пигалица, глядя ему в глаза. – Дядя о вас много рассказывал.

– Дядя?