Зов Лавкрафта

– Генерал-майор Варрава, – сказал Каленов насмешливо‐развязно, – вам все-таки не дядя, милая Мари, а боевой товарищ вашего отца. Товарищ капитан, – повернулся он к Синюгину. – Она у нас фантазерка. Ассоль и алые паруса, бегущая по волнам и дальние страны. Мы зовем ее Мари, хотя на самом деле зовут эту юную романтичную особу Маринелла, что по-итальянски означает «посвященная морю». – Получив подзатыльник, лейтенант втянул голову в плечи. – Вот! За правду страдаю, товарищ капитан, видите!

Синюгин промолчал. Не всем везет с именами, это верно.

Дядя, значит. С Варравой он встречался в Тоцке, и генерал ему тогда очень помог. Резкий мужик, но справедливый.

– Вы долго в дверях будете стоять? – спросили из квартиры. – А?

…Синюгин прошел в комнату, положил фуражку на трюмо. Темное лакированное дерево с завитками. Старинная вещь, наверное. Сходил в туалет, светящийся изнутри, как фарфоровая китайская ваза. Потом долго мыл руки и лицо в ванной. В зеркале отражался помятый тридцатиоднолетний провинциальный капитан. Пехтура, махра. Никаких перспектив. А она… В глазах у пигалицы была гулкая потрескавшаяся эмаль казахского неба. Вот ведь черт. Синюгин повел плечами. Даже не думай, Синюга. Даже не думай.

Генерал Варрава встретил его в коридоре. Посмотрел сверху вниз. Метра два в нем, таком красавце.

– Товарищ генерал, – вытянулся Синюгин. Руки гудели от чистоты.

– Так, Синюга, – сказал Варрава, словно они не виделись всего лишь час, а не два с лишним года. – Десять минут тебе привести себя в порядок, потом обед. Маша! – крикнул он в кухню. – Обед?

– Так точно обед, Ванечка! – донесся бодрый женский голос.

– Слышал? – сказал Варрава. – Это такой маршал, что мы все ей в подметки не годимся. Выполнять. После поговорим.

– Обед через полчаса! – крикнули из кухни тем же голосом. – Займи гостя, Ванечка!

– Есть, – сказал Варрава и пошел впереди.

…Ледяная водка только тягуче лилась, наполняя изящные хрустальные рюмочки. Настоящая «Столичная», не какая-нибудь «Московская».

– Пей, – сказал Алексеев, поставив запотевшую бутылку. – Ну, за встречу.

Чокнулись. Синюгин посмотрел на двух генералов, и вымахнул водку одним глотком. Прикрыл глаза на мгновение. Ледяная, вкусная, как мороженая морошка, она прошла до желудка и там взорвалась. Хорошо.

– Ух, – сказал Синюгин.

– Закусывай, – велел Варрава. Какое тут закусывай!

– Георгий Константиныч сказал, ты мне пригодишься. – Алексеев посмотрел на Синюгина в упор. Глаза у него были голубые и жесткие, как натянутые парашютные стропы. – И ты мне пригодишься – хочешь ты этого или не хочешь. Так, капитан. Ты что-нибудь слышал про «Группу тридцать»? Только не ври, предупреждаю. Как на духу.

– Конечно, – сказал Синюгин. – А что? Все-таки началось?

Генералы переглянулись. Генерал Алексеев посмотрел на него, затем крякнул.

– Так, значит. Слушай, капитан. Еще вопрос. Ты в Латинской Америке когда-нибудь бывал?

Вот это номер, подумал Синюгин. Неужели на Кубу пошлют?!

– С радостью побываю, товарищ генерал.

– Там такая радость, что не расхлебать, – проворчал Варрава, разливая водку. – Чили-переперчили. Ладно, орел, – он протянул ему рюмку. – Еще по одной и пойдем обедать… Докатились, генералы водку разливают какому-то капитану.

Глава 7 Кулаки ярости

Муха летит над бассейном с синей водой, такой яркой, что она кажется налитой в каменную ванну краской. Это маленькая муха – она могла бы быть больше, если бы подросла на подгнивших фруктах – оранжевых апельсинах, алых гранатах, разорванных пополам загорелой мужской рукой, поросшей черным волосом; на ярко-желтых крошечных бананах, пахнущих так сладко, что муха на лету замирает и зависает, как в невесомости, чтобы увидеть плавный изгиб тонкой кожуры, трещинку, сквозь которую видна ярко-желтая мякоть… Солнце светит с такой силой, что крошечные бриллианты мерцают в глазах и на кончиках крыльев мухи. Мужские ноги, лежащие на шезлонге, – муха видит просвет, нежный, незагорелый, между большим пальцем и следующим. Ж‐ж‐ж, говорит муха и опускается, ныряет вслед за одуряющим ароматом банана и целится на блюдо. Заход на посадку – выпускаем закрылки, экипажу по местам, бортпроводницам занять места, пристегнуть ремни и молить Бога…

Заход на посадку. В следующее мгновение шасси касаются желтой земли, тряска, трах, бах, уууу, вцепиться в подлокотники и держаться. Ускорение! Скорость падает, самолет выруливает на полосу и катится, гася скорость.

Аплодисменты.

«Дамы и господа, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Банано-сити, просим оставаться на своих местах до полной остановки самолета. Спасибо, что воспользовались услугами нашей авиакомпании».

Тррр.

Самолет выруливает на свое место, замедляет ход. Останавливается.

«Светит солнце, температура за бортом тридцать два градуса, приятного отдыха, леди и джентльмены…»

В следующее мгновение загорелая рука, поросшая курчавым волосом, смахивает самолет к чертовой шотландской матери.

Все.

Прилетели.

* * *

Площадь де Треви, Рим, Италия. Днем раньше