Зов Лавкрафта

Старик-итальянец, продающий газеты, уже был здесь. И снова начал разговор с вопроса.

– Л’инглезе? – произнес старик дребезжащим голосом.

– Но, – Коннери протянул ему купюру в две тысячи лир. Взял газету, посмотрел на часы. Две минуты третьего. Дэвид опаздывал.

– Грацие, – сказал старик. – Сей л’американо?

– Нет, нет, – улыбнулся Коннери.

– Это хорошо, что вы не американец, синьор. Я так не люблю американцев, вы бы знали.

– Но почему?

– Потому что они далеко. Говорят, если русские начнут войну, американцев им будет трудно достать. А мы тут у них, под боком. Уффа! Может, сейчас, когда мы с вами беседуем, русские самолеты несут сюда атомную бомбу. Говорят, у них их тысячи.

– Почему вы тогда ненавидите американцев, а не русских?

– Русских я тоже не люблю, – сказал старик. – Но поймите меня правильно, синьор. У американцев бомб еще больше. Но они далеко. И все же они ссорятся с русскими. Что вы подумаете о соседе, который стоит за вашей спиной и дразнит огромную злую собаку?

– Понимаю, – сказал Коннери.

– Вот именно, синьор. Все-таки я очень боюсь войны. Я был в парашютных частях, воевал на Крите с греками. Я знаю, о чем говорю. Если соседу так не нравится собака, пускай придет и подерется с ней сам. Но нет. Он будет кидать палки через мою бедную голову. Как думаете, синьор, долго мне придется ждать, прежде чем какая-нибудь палка попадет в меня? Или прежде чем собака вцепится мне в горло?

– У вас есть выбор, – раздался суховатый, язвительный голос Дэвида. Наконец-то! Коннери кивком поприветствовал ирландца и взглянул на часы. Пять минут третьего. Странно – его желчный приятель впервые за долгое время позволил себе опоздать на встречу. Что случилось?

– Какой еще выбор? – старик заглянул в стальные глаза ирландца и осекся.

– Самому убить собаку, – сказал Дэвид жестко. – Или… того, кто ее дразнит.

* * *

Двери в Овальный кабинет показались Шерману Адамсу вратами чистилища. В папке у него были плохие новости, а господин президент не тот человек, который поступает хорошо с плохими гонцами.

Шерман посмотрел налево. У двери замер, как истукан в музее восковых фигур, рослый морской пехотинец. Лицо его показалось Шерману знакомым – впрочем, я так часто бываю в Белом доме, что скоро я перееду сюда на жительство. Работы невпроворот, что только успевай поворачиваться.

А тут еще Северный полюс. Арктика.

Фак.

Он сделал два шага, и дверь за его спиной неслышно захлопнулась. В затылок мягко толкнулась воздушная волна. Пум.

Шерман оказался в клетке со львами… вернее, один на один с президентом.

– Господин президент, – начал он.

– Подойдите, Шерман, – прозвучал голос. Шерман вскинул голову. Большой Айк был все еще по-военному поджарый, стройный; выдвинутый вперед подбородок говорил об упрямстве президента, а седина вокруг залысин и складки от крыльев носа – о том, что президентский срок дался ему нелегко. Чего стоит Корейская война, Берлин, чертов сенатор Маккарти и термоядерные Советы. А тут еще инцидент с «Наутилусом»…

– Что у вас?

Шерман качнулся на носках, шагнул вперед, деловито и резко выхватил один листок из папки и сказал:

– Доброе утро, господин Президент.

Айк поморщился:

– Докладывайте.

Шерман не слишком любил такое обращение, но что поделаешь. Не ты президент, а он.

– Снова о Северном полюсе, – сказал он, словно извиняясь.

– Опять?

– Да, сэр. Сожалею, но никуда нам от этой проблемы не деться. «Наутилус» на связь не выходил, по сведениям разведки, подводная лодка красных тоже молчит…

– Поиски?

– Ведутся, сэр. Пока никаких результатов.

Айк помолчал.

– Так что же там случилось, черт побери?! Хоть что-нибудь известно?

– Мы работаем над этим, сэр.

Президент внезапно вспомнил, щелкнул пальцами:

– Да, кстати…

– Сэр?

– А этот… как его? Британский шпион. Прибыл?

– Ожидаем с минуты на минуту, сэр.

* * *

Больше солнца в проклятом Майями.

Лайнер «Пан Ам» приземляется, гул винтов кажется привычным, без него было бы совсем не то. Коннери потянулся, хрустнул позвонками, разминая затекшую шею. Двадцать часов лету – можно выспаться на всю следующую неделю, с запасом. Стюардесса выглянула из-за шторки, спряталась снова – рыжий локон, зеленые глаза, зовут Сиена. Рыжие не совсем вписывались в мировоззрение Шона, но почему нет? Только от перелета я чертовски устал, подумал Коннери. Потянулся, с трудом встал. Затекло все, что можно. Задница словно отдельно отлита – и из дешевой серой пластмассы. Ботинки от Ллойда бессовестно жали. Коннери про себя выругался.

Еще бы. От долгого перелета ноги отекли. Из прямоугольного окна лился солнечный свет – Коннери видел блестящее крыло с рядами моторов, кусок бетонного покрытия полосы с желтой разлиновкой. Сосед Коннери, штатского вида джентльмен, по виду – банковский клерк, непонятно как оказавшийся в салоне первого класса, зевнул и замахал рукой: мол, извините, все свои. Глаза у него были точно головки булавок, вставленных в надутое лицо.