Зов Лавкрафта

Но боль проходит… проходит… Почти прошла. Он рывком перекатывается на бок и сплевывает зуб на пол. Осколок белеет в черной лужице, в которой отражается синий квадрат окна.

Вспышки. Он смотрит в окно. Оно забрано железной решеткой и сеткой. Никаких вариантов. Он здесь навсегда. Навечно. Гельсер откидывается на холодный голый бетон и стонет сквозь зубы.

Иногда ему кажется, что его воля превратилась в кусок потекшего на солнце сыра, из нее текут слезы. И это мерзко и противно.

В такие моменты он считает, что понимает свою жену. Которая бросила этот мерзкий, вонючий, безвольный кусок зеленоватого желе.

Роберт Н. Гельсер ждет знака. Он чувствует выжженные, словно десятицентовые монеты, следы у себя на висках. Они ноют. Это следы от электрошоковой процедуры. Две тысячи вольт сквозь мою бедную голову. Замедленный электрический стул. Забудь, Гельсер. Забудь, что ты был безумен. Становись новым безумцем, гораздо лучше и эффективнее старого.

– Эй, – говорит чей-то голос. – Эй, ты меня слышишь?

Гельсер не отвечает. Он уже знает, что иногда после лекарств начинаются слуховые галлюцинации. Иногда после электрошока – тоже.

– Ты как вообще, чувак? – снова тот же голос.

Этого не может быть. Потому что дверь заперта. Он здесь один, а голос говорит изнутри.

Неужели он задремал и пропустил приход санитаров?!

Шаги. Легкие, словно неуверенные. Гельсер с трудом повернул голову. Лунный свет падал через окно, заливал комнату.

– Успокойся, приятель, – говорит человек. Гельсер всматривается в него и вдруг узнает.

Это тот белобрысый пациент, который изображает – довольно неумело – распятие.

Или – дерево.

«Уходи отсюда, – думает Гельсер. – Проваливай к черту, чокнутый придурок!», но тут белобрысый произносит то, что совершенно меняет дело.

– У меня есть ключи, – говорит Человек-Дерево.

Глава 11 Красота при низких температурах

19 июня 1959 года. Мурманск,

штаб Северного флота

– Товарищ главком, разрешите…

По высокому чистому лбу главкома ВМФ стекают отсветы – от потолочной лампы, забранной белым плафоном. Свет теплый и чуть подрагивающий. Только это легкое дрожание нитей накаливания выдает, что главнокомандующий ВМФ может нервничать, как самый обычный адмирал.

– Что там? – говорит он. И дрожание отсветов становится сильнее, потом вдруг останавливается, словно перехваченное волевым усилием. – Ну?

Капитан-лейтенант выпрямляется. Неумолимый, высокий, с блеском золота на обшлагах черный столб.

– Срочное сообщение от Крачки, – докладывает он.

Лампа потрескивает и моргает. Перепад напряжения, скорее всего, думает главком. Именно он.

– Читай, Саша.

Каплей читает. Голос его вдруг начинает звучать завыванием ветра в стальных леерах и жестким треском льда на обледенелой палубе.

– Крачка – Гнезду.

Кусок льда срывается с заледенелой антенны радиосвязи и разбивается о палубу.

– …Объект прислал открытку. Гостей нет. Дедушка в порядке, пьет чай.

– Пьет чай? – медленно повторил главком.

– Так точно. Пьет чай.

Главком ВМФ потер лоб кончиками пальцев. На лбу остались красные полосы.

– Началось, значит, Саша.

Каплей медленно кивнул. Да, началось.

– Что делать будем, товарищ главком?

– Что-что! – Главком неожиданно для себя вспылил: – Конверт доставай из сейфа! Сам должен знать что. Дедушка не в порядке, дедушка… блин, в маразме!

– Товарищ главнокоманду… Андрей, – капитан-лейтенант вдруг перешел на неуставное обращение. Мужчины, суровые, с поседевшими висками, с морщинами у глаз, они молча смотрели друг на друга. Когда-то они служили вместе, бок о бок, и все друг о друге знают. Какие тут к черту секреты.

Молчание.

– Чего тебе? – спросил главком. Так же прямо.

– Ты можешь объяснить по-человечески?

– По-человечески… – медленно повторил он. – Лодку помнишь? Мы отправили ее, чтобы предотвратить самую большую угрозу в истории человечества. Дали им ядерную торпеду. Даже три ядерные торпеды! Черт!

– И что?

Главком поднял голову. Каплей Денисов удивился, насколько постаревшие у старого друга глаза.

– Они промахнулись, – сказал главком.

* * *

Арктика, советский сектор, 17 июня 1959 года

Адмирал Васильев, известный всему Северному флоту как Дикий Адмирал, открыл глаза и поморгал. Ничего не изменилось. Все – слишком яркое. Веки слипались, он с трудом разлепил их. Белое. Кажется, он потерял темные очки. Вот в чем дело. Где, когда это случилось? Он не помнил.

Дикий Адмирал перебросил непослушное тело через очередной торос, пополз по кромке, упираясь обрезиненными подошвами унтов в крошащийся край. Несколько раз он почти сорвался, под ногами ломалось и хрустело. Лед был зеленоватый, молодой. Куски его отрывались и летели вниз, к подножию ледяной стены. Крак! Крак! Васильев слышал, как они внизу ломаются на осколки. Бестолковый лед, зеленоватый от соли. Его даже на язык класть бесполезно. Молодой лед.