Зверь (сборник)

Он подошел совсем близко и понял, что овцы находятся за невысокой оградой из колючего кустарника, но какими крохотными они выглядели по сравнению с большим и ужасным бараном, которого Джек смутно помнил! На него нахлынула жажда крови, он смел ограду прочь, ворвался в толпу овец, которые, перепугано топоча и блея, бросились от него врассыпную, прижал одну из овец к земле, схватил и, развернувшись, поковылял обратно в горы.

Овцевод вскочил на ноги, выстрелил, а собака с громким лаем помчалась вокруг плотной массы овец. Но Джек исчез. Пастух удовольствовался тем, что сделал два или три выстрела, истратив все имевшиеся у него патроны, и начал читать молитву.

Это был первый баран Джека, но далеко не последний. С тех пор каждый раз, когда ему хотелось баранины — а это стало насущной потребностью, — Джек вспоминал, что нужно шагать по хребту, пока нос не скажет ему: «Повернись и иди», потому что обоняние в медвежьей жизни — это вера.

VII. Паводок

Педро Тампико и его брат Фако занимались овцами не ради каких-то сопливых сантиментов. Они не возглавляли шествие своих ненаглядных, размахивая посохами, словно дирижерскими палочками, и не взывали к их эстетическим чувствам, наигрывая на флейтах и стуча в бубен. Вместо того чтобы вести отару с помощью каких-то символов прошлого, они гнали их, пользуясь попавшими под руку камнями и дубинками. Они были пастухами того типа, который следует называть «погонщиками», а не «пастырями»; они рассматривали своих подопечных не как любимых и любящих последователей, а как наличные на ножках; каждая овца стоила доллар. О них заботились лишь так, как люди заботятся о деньгах. И пересчитывали после каждой тревоги или дня пути. Трудно пересчитать три тысячи овец, а для погонщика-мексиканца это и вовсе невозможный труд. Но на этот случай у них был простой и подходящий инструмент. В обычной отаре одна овца из сотни — черная. Если часть отары забредала куда-то и терялась, скорее всего, с ними оказывалась и одна черная. Так что, пересчитывая ежедневно тридцать черных овец, Тампико примерно знал, сколько овец в его отаре.

Гризли Джек убил первой ночью только одну овцу. В следующий раз он убил две, а после — снова одну, но зато черную, и когда Тампико насчитал всего двадцать девять оставшихся, он без колебаний решил, что теряет овец, — по его прикидкам, уже пропало примерно около сотни.

Древняя мудрость гласит: «Если местность опасна — уезжай». Тампико набрал полные карманы камней и, понося на все лады издержки, которые его стадо понесло и в пути, и вообще, погнал овец прочь оттуда, где, по всей видимости, обитали любители полакомиться бараниной. К ночи он наткнулся на каньон, окруженный высокими стенами, — естественный загон, — и мохнатая, расползшаяся в стороны толпа, спрессованная в плотный войлок под разумным руководством собаки и не слишком разумным — человека, влилась в пролом. У входа Тампико развел костер. В тридцати футах от него начиналась отвесная каменная стена.

Десять миль — для жалкой кучки шерсти это, может, и целый день пути, но для гризли это всего лишь пара часов или чуть больше. Это дальше поля зрения, но вполне доступно для обоняния, и Джек, изголодавшийся по баранине, без труда преследовал свою добычу. Ужин в этот день немного запоздал, но аппетит от этого только улучшился. В лагере все было спокойно, так что Тампико уснул. Проснулся он от рычания собаки, вскочил и увидел перед собой самое ужасающее создание, которое только мог представить: чудовищного медведя, стоящего на задних лапах, по меньшей мере тридцати футов высотой. Собака в ужасе сбежала, но по сравнению с Педро она была сама доблесть. От испуга он не смог даже произнести молитву, которая вертелась у него на языке: «Святые угодники, пусть он заберет всех грешных овец в этом стаде, но сохраните жизнь вашего почитателя», — и опустил голову пониже, поэтому так и не узнал, что видел не тридцатифутового медведя в тридцати футах от себя, но семифутового, стоявшего прямо у костра, отчего его длинная черная тень легла на гладкий камень ущелья. И, растеряв от ужаса все силы, Педро распростерся в пыли.

Когда он поднял голову, гигантский медведь исчез. Мимо промчались овцы — небольшая группа шарахнулась из каньона в ночь, а за ними — медведь обычного размера, без сомнения, детеныш того чудовища.