- Я был… так жесток с тобою, что ты сравниваешь меня с животным диким, хищником? Одним словом, лесным зверем?
- О, нет, мой возлюбленный, просто… вошёл ты в меня раньше, нежели распалил. А потом и мне стало хорошо с тобою. Вот только поверь мне, и всё на свои места встанет, и будет естественно всё, между нами бывшее всего лишь мгновения, только минуты назад.
Глава 19.
… Северус произнёс Кровоостанавливающее заклинание и, на удивление, у него получилось на «Выше Ожидаемого» - кровь перестала сбиваться в тоненькие струйки. Как же сильно он хотел сейчас аппарировать в Сибелиум с Поттером, зайти в лес, к чудесному ручейку и, обхватить его грязное тело руками, на всякий случай, чтобы доставить его в будушее невредимым. И пускай бы он брыкался, пинался, всячески сопротивлялся и кричал во всю глотку: «Тот-кто-делает-навыворот! Спасите! Помогите!» на неизвестном никому, кроме нескольких десятков рабов в городе, наречии. Да и те вряд ли найдутся. Заткнуть его водой и самому исхитриться выпить одновременно, представив себе, очень хорошо представив тот тупичок на окраине Хогсмида, куда привык аппарировать при любых обстоятельствах, как только появлялась такая возможность, и… исчезнуть из этого времени навсегда. Так сильно Северусу было стыдно, что он несколько мгновений забыл даже о чести графа Снейп.
Стыдиться действительно было за что - он впал в какое-то забытьё и насильно овладел Квотриусом, разорвав ему сфинктер. Теперь вокруг прежде аккуратного, всё ещё маленького ануса появилось несколько мелких трещинок, а на животе и бёдрах были тонкие, засохшими уже струйками, кровоподтёки. Но бросить его сейчас - изнасилованного, несмотря ни на что, всё ещё любимым человеком, однако смиренно переносящего произошедшую трагедию - это было бы подлостью ещё большей, чем просто физическое насилие, уже произодшее, а, значит, результаты которого не могут быть пересмотрены ни в чью сторону. Ни в сторону Севекруса, с непривычки наевшегося не в той пропорции анг`бысх`, ни Квотриуса, пришедшего не в то время не в то место.
Северус не помнил, каким он был… тогда, овладевая любимым телом по-звериному жестоко, и это непредсказуемое помрачение рассудка более всего пугало его. Сам он не помнил об анг`бысх` ничего, и потому, вроде бы, беспричинные психосоматические нарушения пугали его больше всего. Он терпеть не мог омрачения своего оплота - единственного навигатора в море жизни - рассудка чем или кем бы то ни было. А о травке не осталось ни одного, даже слабенького воспоминания, равно, как и о предыдущем странном, бездумном валянии в травах, как всегда, дикорастущего куша.