Среди многочисленных блюд барон выделил для себя два пышных, с хрустящей корочкой каравая. Один каравай был испечен из ржаной муки, второй из муки белой, пшеничной. Караваи лежали на белоснежном рушнике, яркие, замысловатые узоры на концах которого были расшиты крестиком. Караваи не были порезаны на кусочки, они сохраняли свою первозданную форму – ту, с которой их и вытащили из печи. Пышные, круглые, румяные, выпеченные с мудреным орнаментом в виде колосьев пшеницы, полевых цветов и каких-то птиц, смотрелись они помпезно и аппетитно.
Барон тут же подошел к караваям и принялся их с интересом рассматривать. Затем отломил по небольшому кусочку от каждого из них, попробовал… и… был приятно удивлен их вкусом…
– Хлеб испекла новая работница, – тихо пояснил барону подошедший к нему пан Густав.
– Кто такая?.. – неожиданно живо поинтересовался у него барон… – Откуда взялась в моем имении?..
Встревоженный пан Густав растерянно развел руками… В его усталых голубых глазах промелькнуло тревога.
– Не имею ни малейшего представления об этом, Ясно Вельможный Пан, – сказал он поникшим голосом. – Надо бы об этом пана Медлера спросить… Это он её на работу в пекарню взял… Вчера вечером взял…
– Так почему же вы, пан Густав, не поинтересовались у него до сих пор, кто она такая?.. Откуда она?.. Можно ли её, в принципе, к провизиям допускать?..
Пан Густав, услышав в словах хозяина укор, стал виновато переступать с ноги на ногу…
Барон отошёл от него и направился к своему большому мягкому креслу с высокой резной спинкой и подлокотниками, стоящему в центре стола. Это было его любимое кресло, сидя на котором, он вкушал пищу. Откинувшись на его мягкую спинку, он стал наблюдать за дворецким, который, по другую сторону стола, стоял перед ним поникший, сгорбившийся и с опущенными к полу глазами.
Пан Густав чувствовал на себе недовольный взгляд своего хозяина и терпеливо выжидал, когда же он, наконец-то, сменит свой гнев на милость и позволит подавать завтрак. Но барон все молчал и ничего не говорил… Пан Густав украдкой взглянул на него и, убедившись, что он по-прежнему смотрит всё с тем же недовольством и хмурит брови, снова опустил глаза к полу. Руки его, от переживаний, что не смог быть полезным хозяину, заметно затряслись мелкой дрожью…
Неожиданно взгляд барона поменялся… В нем появились нотки снисходительности: «Ладно… Ничего страшного, пан Густав. Не волнуйтесь… Сейчас позовем пана Медлера и у него спросим. Он-то у нас все знает…».
С этими словами барон взял со стола колокольчик, но… даже и не успев позвонить в него, увидел, как из-за портьеры, висящей на двери в гостиную, выступил пан Медлер…
– Ну и ну-у-у… Вот уж никогда не престану удивляться вам, пан Медлер!.. Никогда!!! – принялся барон нервозно теребить свою бородку. – Легче собственную тень с дороги поднять, нежели избавиться от вашей за портьерой… Не так ли?..
Ничего ему не ответил на это пан Медлер… Только переступил с ноги на ногу, одернул полы своей длинной холщовой рубашки, застегнул и тут же расстегнул пуговицу на душегрейке, подбитой заячьим мехом и, низко склонив голову, тихо ухмыльнулся себе под нос…
– Ладно… – обреченно махнул рукой барон, – отвечай, новую работницу в пекарню взял ты?..
– Я, барин…
– Немедленно приведи ее ко мне!!!..
В ожидании возвращения своего управляющего барон привычно откинулся на мягкую спинку кресла и принялся о чём-то раздумывать. И, судя по тому, как лихорадочно стучал и стучал он пальцами одной руки по столу, а другой нервозно теребил свою бородку, можно было догадаться, что раздумья эти его крайне нервируют и выводят из себя…
Сосредоточившись на своих размышлениях, он никакого внимания не обращал на то, с каким беспокойством во взгляде поглядывает на него ссутулившийся пан Густав, по-прежнему стоящий от него по другую сторону стола. Человек ответственный, привыкший ревностно относиться к своим служебным обязанностям, человек учтивый, предусмотрительный, привыкший всегда и во всем угождать своим господам, но сегодня уразумевший, что не смог быть полезным своему требовательному барину…
Наконец, в дверях гостиной снова появился пан Медлер… Немножко в сторонке от него стояла молодая, небольшого росточка стройная женщина.
К этому моменту барон, с закинутой ногой на ногу, расслабленно почивал в мягких подушках дивана, стоящего напротив дверей в гостиную. Он о чем-то мирно беседовал с паном Густавом, скромно сидящим рядом с ним на краешке этого дивана.
Увидев в дверях пана Медлера со стоящей рядом с ним женщиной, барон всё свое внимание перенес в её сторону. Какое-то время, ничего не говоря, он осматривал её. Она же, зная, что простым людям на господ смотреть не полагается, низко склонила голову вниз и, сжавшись в комочек, замерла от страха. Она чувствовала на себе пристальный взгляд хозяина и всё то время, пока он безмолвно её осматривал, гадала, что же ему потребовалось от неё…