Звездное затмение

В ночи, где умираньем распущено шитье,
срывает пейзаж из криков
черную повязку,

над Мориа, крутым обрывом к Б-гу,

жертвенный нож реет знамя,
вопль Авраамова возлюбленного сына,
в ухе великом Библии он хранится.

О иероглифы из криков,

начертанные на входной двери смерти!

Раны-кораллы из разбитых глоток-флейт!

О кисти с пальцами растительными страха,

погребенные в буйных гривах жертвенной крови,

крики, замкнутые искромсанными рыбьими жабрами,

вьюнок младенческого плача
с подавленным старческим всхлипом,

в паленой лазури с горящими хвостами.

Кельи заключенных, кельи святых,
Обои — образцовые гортанные кошмары,

лихорадочный ад в собачьей будке бреда

из прыжков на цепи —
вот он, пейзаж из криков!
Вознесение из криков,
ввысь из костяной решетки тела,
стрелы из криков, пущенные
из кровавых колчанов.

Крик Иова на все четыре ветра,

крик, скрытый садом Гефсиманским,
обморок мошки в хрустале.

О нож из вечерней зари, вонзенный в глотки,

где лижут кровь деревья сна, прорвавшись из земли,
где отпадает время
на скелетах в Майданеке и в Хиросиме.

Крик пепла из провидческого глаза, ослепленного мукой —

О ты, кровавый глаз,

в искромсанной солнечной тьме,
вывешенный на Божью просушку
во вселенной —

*** (Сколько морей в песок ушло…)

Сколько морей в песок ушло,
сколько песка в жесткой молитве камня,
сколько времени в кровяной рог раковины
выплакано,
сколько смертной заброшенности
в жемчужных глазах рыб,
сколько утренних фанфар в коралле,
сколько в хрустале звездных прообразов,
сколько зародышей смеха в горле чайки,
сколько нитей тоски по родине
тянется ночными путями созвездий,
сколько жуткого земного царства
корнем слова:
Ты —
за всеми рухнувшими решетками
тайн
Ты —

*** (За веком глазным…)

За веком глазным
синие прожилки
на лунном камне времени
крик петушиный
открывает рану
на лбу пророка

Спиралями

пламенеют руки-ноги
вянут снаружи,
но тело никнет,
плод праха
с ледяным семенем
для смертельного употребления.

*** (В Голубом хрустале…)

В Голубом хрустале
время ждет
пока одурманенное томление
своего пространства не выстрадает —

томление,

эта пленная притеснительница звезд,
спавшая
с безымянных весен,
измеряет снова
мою боль в пульсе
бешеная всадница
в полунощную страну —

в песке влечет она меня

домой
парус меланхолии
ночные фиалки
бросая
распятой рыбе
в слезе окаменелой
забвения —

*** (Здесь где разбилась я в соли…)