Звездные дороги

В архитектуре города деревянные хижины причудливо чередовались со сборными пластиковыми домами, причем новые строения были неотличимы от старых: оба материала сосуществовали с самого начала. Большая часть планеты была покрыта зарослями гигантских папоротников, среди которых обитали огромные безногие ящерицы размером с динозавров.

Впрочем, человеческие поселения были надежно защищены, а земли так плодородны, что использовались не под плантации хлопка, экспортом которого колония занималась официально, но и для выращивания кое-чего куда менее законного, но весьма востребованного на иных планетах. Кроме того, Сорелледольче славилась и разноцветными шкурами своих гигантских рептилий, которые использовались в качестве ковров и потолочных покрытий на всех управлявшихся Межзвездным конгрессом мирах. В джунгли отправлялось множество охотничьих экспедиций, которые возвращались месяц спустя с полусотней шкур, после чего выжившие могли провести в роскоши остаток дней. Возвращались, однако, далеко не все, и мысль о том, что полакомившаяся человечиной местная живность приобретала стойкое расстройство желудка, была довольно слабым утешением.

Из-за постоянного притока переселенцев строительство на планете шло днем и ночью и все равно не могло угнаться за растущим спросом, так что Эндрю и Валентине пришлось потратить целый день, прежде чем они сумели найти хоть какую-то квартирку. Нынешний ее обитатель, невероятно богатый абиссинский охотник, через несколько дней отправлялся в очередную экспедицию и попросил лишь последить за его вещами, пока он не вернется, – если, конечно вернется.

– А как мы поймем, что вы не вернулись? – спросила практичная Валентина.

– Поймете, когда в Ливийском квартале начнут рыдать женщины, – ухмыльнулся он.

Едва въехав в новое жилище, Эндрю подключил к Сети свой компьютер и стал не спеша изучать свалившиеся на него активы. Валентине же пришлось потратить изрядно времени, чтобы разобрать груду писем, посвященных ее последней книге, – и это помимо обычной переписки, которую она вела с историками чуть ли не всех населенных планет. На большей части корреспонденции она ставила отметку «ответить позже», но даже срочные сообщения заняли у нее три долгих дня. Естественно, писавшие ей понятия не имели, что общаются с молодой женщиной примерно двадцати пяти лет (субъективного возраста), думая, будто ведут переписку со знаменитым Демосфеном. Конечно, никто не сомневался в том, что это псевдоним. Некоторые репортеры, реагируя на первую волну обрушившейся на нее славы, пытались вычислить «настоящего Демосфена», просматривая списки пассажиров тех рейсов, которые совпадали с его отсутствием в Сети. Конечно, это требовало чудовищных по объему расчетов, но разве не для этого существуют компьютеры? В итоге кандидатами на роль Демосфена стало сразу несколько ученых разного уровня, притом что некоторые из них не слишком яро отрицали такие версии.

Все это лишь безгранично забавляло Валентину. Пока чеки от издателей приходили именно ей и никто не пытался использовать имя Демосфена, чтобы опубликовать свою подделку, чужое тщеславие мало ее волновало. Она подписывалась этим именем еще с детства, и ее вполне устраивала странная смесь славы и анонимности. «Одно ничем не хуже другого», – порой говаривала она брату.

Ей выпала слава, ему – дурная известность. Псевдонимом он не пользовался, поскольку все охотно верили, что такое имя – всего лишь чудовищная ошибка родителей. Кому из обладателей фамилии Виггин могло бы хватить дерзости назвать своего сына Эндрю после того, что совершил Эндер Ксеноцид? Невозможно было поверить, что этот двадцатилетний юноша является тем самым военным преступником. Никто не мог знать, что последние три столетия они с Валентиной перемещались от колонии к колонии, задерживаясь лишь на то время, которое требовалось ей, чтобы найти очередной интересный сюжет и собрать материал, а затем садились на очередной звездолет, где она писала новую книгу на пути к очередной планете. Из-за релятивистского эффекта за прошедшие три века реального времени для них прошло не больше двух лет жизни.

Валентина с головой погружалась в любую культуру – в чем каждый мог убедиться, прочтя любую из ее книг, – но Эндрю оставался обычным туристом. Он помогал Валентине в ее исследованиях и развлекался, изучая местные языки, но нигде не заводил друзей и держался подальше от оживленных мест. Ей хотелось знать все; он же более всего оберегал свой покой.

Или, если подумать, ему просто так казалось. Он был одинок, но убеждал себя, что рад одиночеству и ему не нужен никто, кроме Валентины; Валентине же требовалось куда больше общения, так что число ее корреспондентов увеличивалось с каждой новой планетой.

Сразу после войны, когда он еще был мальчишкой по прозвищу Эндер, другие ребята из Боевой школы часто писали ему.