Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

«Нет ничего прекраснее фрегата под парусами, танцующей женщины и скачущей лошади». Да извинят его древние, так полагавшие. Да простят ему женщины, фрегаты и лошади, но для него прекраснее — трактор, сходящий с конвейера…

В Сталинград поезд пришел под вечер. И тут же вагон председателя ВСНХ — на заводские пути, а сам председатель — в цеха. Все же успел, правда, мельком увидать город, памятный по восемнадцатому, когда отступали сюда из Ростова на бронепоезде, догоняя бандитов, похитивших золотой запас, дрались с ними, пока не перебили всех… Та же привокзальная площадь, те же улицы, облезлые дома, разбитые мостовые. Словно хромая, тащится линялый, битком набитый трамвай. Милиционер жестами «регулирует» движение: один грузовик, две подводы, две ручные тележки-«рикши». Мороженщик и окружении ребятни и бродячих собак. Папиросница с лотком. Мальчишки — чистильщики сапог с ящиками на ременных перевязях. Прохожие, отплевываясь от пыли, спешат занять очередь в хвосте к лабазу под вывеской «Кооператив». И все же Серго пребывал в радужном, приподнятом состоянии, точно ждал хорошее, обещанное, и знал, что сбудется. Солнце, еще довольно высокое, грело по-весеннему, на совесть. В его лучах по ходу вагона открывалась иная картина: новый город как бы бросал вызов старому.

Предвечерние тени на стенах домов, на булыжной мостовой здесь будто бы мягче и пыли поменьше: бульвары, неведомые старому городу, смиряют ее разгул. Волга виднее — воздух ощутимее. Зовут куда-то, сулят что-то речные просторы; сизая дымка над ивняком затопленного острова, над левым, пологим, берегом, отодвинутым вдаль половодьем. Так и хочется сесть за весла — и-эх! — «Из-за острова на стрежень…». Люди вокруг совсем не такие, как в старом городе. И заняты не тем. Вот проходит состав платформ, переполненных молодостью, песнями, смехом, — рабочий поезд. Вот капитальные дома жилкомбината возвышаются над бараками. Стальные балки. Серый кирпич. Красный кирпич. Клуб. Детский сад. Поликлиника.

Ветер доносит в открытое окно вагона запахи полой поды, свежей рыбы, молодой травы. Но — чу! — резкий аммиачный шибает в ноздри: «Неужели канализацию не достроили?..» Настороженность развеял вид внушительного здания главной конторы. Медно полыхая в лучах солнца широкими окнами, оно представилось сказочно стеклянным, фантастически красивым. Завод возникал как нечто неправдоподобно прекрасное, гармонически стройное, разумное. «Не зря привлекаем, наряду с инженерами и учеными, и лучших архитекторов. Наша индустрия должна быть красивой…» Казалось, все вокруг вроде бы знакомо по заводам Питера, Баку, Тифлиса, по Берлину, Парижу, Праге — гул цехов, запах гари и нефтяных масел, рев паровозов, перезвон автокаров, содрогание земли под ударами молотов, неповторимая поступь людей, причастных к металлу. В то же время было и нечто неизведанное. Оно-то и рождало ощущение нереальности окружающего, придавало ему прелесть первозданности, чуда: тракторы, тракторы! — их царственный грохот.

Обходя завод с директором, главным инженером, парткомовцами, с Семушкиным, Гинзбургом, другими специалистами ВСНХ, Серго любовался тем, как хорошо вписывались корпуса в высокий правый берег на виду всей Волги. Громады из бетона, стали и стекла будто бы кто опустил прямо с неба на эту пока еще, к сожалению, не родную для них почву. Да, пока не родную: на загаженной мусором и прошлогодним бурьяном земле — загубленный металл: искореженные рамы, расколотые маховика и блоки цилиндров. В лучах долгого — двадцать четвертый день апреля — заката, словно досаждая Волге с белым пароходом, литейный цех ослепительно черен от кровли до цоколя, глух и слеп от сажи. Так изображают художники, не признающие урбанизации, ад современной индустрии — садись, пиши с натуры, никакой фантазии не надо. С печальной иронией вспомнились слова Сталина, которыми он закончил речь на недавней конференции работников промышленности: «Говорят, что трудно овладеть техникой. Неверно! Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять». Конечно, насчет крепостей Сталин прав, но когда он говорит, что с точки зрения строительства самое важное мы уже сделали, что нам осталось немного: изучить технику, овладеть наукой… Хорошее «немного»!..

В цехе, куда жестом хозяина пригласил Грачев, директор завода, было чему подивиться, от чего проникнуться уважением к человечеству, к самому себе. Шихтовый двор, которым начинался цех, был просторен и высок, как колоннады Казанского собора в Ленинграде. Пронзительно посвистывая за распахнутыми воротами, паровоз подал сюда несколько платформ с песком. И сейчас же с верхотуры на них кинулось отполированное до сияния стальное полушарие, на лету разинулось двумя челюстями, вгрызлось в песок, взмыло, унося вновь сомкнутыми челюстями уймищу песка. Страшно и великолепно! В литейном зале все дрожит и трясется, даже снопы света от потолочных прожекторов пропитаны пляшущими пылинками. Законченный и обгорелый ковш остановлен против желоба вагранки — огненная струя грозно грохочет в ковш.