Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

— Скажи, дорогой, ты сегодня сотню тракторов мог бы собрать?

— Было бы из чего! Думаете, интересно мне прохлаждаться из-за того, что нет деталей? Поденщик я, что ли? Беда не в одной грязи, товарищ Серго. Каждый тут сам по себе, это при конвейерном-то производстве! Неорганизованность, неслаженность — отсюда и брак и темп черепаший. Никто ничего не умеет, говорят? — Со значением, злопамятно, покосился на директора. — Да мы, тульские, блоху подковали. Форда вашего, хрен ему с редькой, за пояс заткнем.

— А не хвастаешь?

— Эх, не знаете вы Егора Кузнецова! У нас и фамилия наша исконная от мастерства. Дайте только порядок и ритм…

— Дальше один пойду, — объявил Орджоникидзе Грачеву, когда мастер поспешил на свое место. — Хочу с рабочими потолковать, может, больше скажут, чем вы. — Подал знак неотлучному Семушкину, чтоб и тот не сопровождал.

— Позвольте остановить завод на десять дней! — взмолился директор. — Наведем порядок, отладим…

Серго сочувственно, даже с состраданием оглядел директора. И директор понимал, что нельзя останавливать завод ради наведения порядка. Но устал и вымотался так, что не только сердце — кости болели. Забыл, когда ел-пил не на бегу, когда спал по-человечески, вдосталь. Забыл, когда последний раз обнимал жену, виделся с детьми: он уходил из дому — они еще спали, возвращался — уже спали. И Серго видел все это — угадывал по его землистому лицу, понимал по ввалившимся глазам, чувствовал все это, но спросил:

— Знаешь, какое кино Ленин смотрел в последние дни жизни?

— Откуда ж мне знать? Чарли Чаплина, может? Веру Холодную?

— О производстве тракторов. — Подумав, добавил, как бы отвечая самому себе: — И Гитлер торопит…

Через одиннадцать — всего через одиннадцать! — лет здесь разразится битва, что определит ход истории во второй половине века. Ни директор, ни Серго до тех пор не доживут. Но завод до тех пор даст тысячи тракторов и танков, которые предрешат победу. На этом самом месте, эта самая земля взорвется дымом и пламенем. Резервуары нефтехранилища вздыбятся огненными смерчами до неба, скроют солнце, обрушатся с берега лавами огня, пронзительно горького чада. Реки полыхающей нефти, бензина, гудрона впадут в Волгу, воспламенят се, спалят пристани, пароходы на рейде. Вокруг засмердит плавящийся асфальт. Подобно спичкам вспыхнут столбы с проводами. Гром, грохот, визг бомб, снарядов, мин. Гул разрывов. Скрежет рушащегося железобетона. Треск неистовствующего огня. И над всем этим — проклятия гибнущих, мольбы матерей, рыдания детей. Летчики, прошедшие не одну войну, возвращаясь отсюда на полевые аэродромы за Волгой, не смогут взять в рот пи кусочка еды. Потрясенным покажется, что ничем не одолеть это светопреставление. Да, ничем, кроме рук человека, человеческого пота, человеческого труда. Рабочие Тракторного, отражая непрерывные атаки на завод, не уйдут из цехов — восстановят тысячу триста подбитых танков. В критический момент, когда будет решено взорвать завод и заложат взрывчатку, комиссар фронта, недавний секретарь обкома, доложит об этом по прямому проводу в Москву. Сталин спросит: «Рабочие будут защищать взорванный завод?» — «Нет, товарищ Сталин». — «Не взрывайте». И рабочие выстоят до конца, потому что будет на родной земле СТЗ — пусть кусочек его цеха, пусть оплавленная капелька станка. Камня на камне не останется от этих стен, от этого конвейера, от Сталинграда, но дело свое они сделают. Возрожденный из пепла войны завод станет давать тракторы лучше, мощнее, краше прежних — тракторы мира.

Ничего этого не мог знать Серго, но все это он предчувствовал. И директор предчувствовал. Серго так жалел его, так хотел видеть не умирающим, а счастливым. Будь здоров, дорогой! Живи за сто лет! Но ответил:

— Нет у меня десяти дней, — и пошел вдоль конвейера, оставив свиту возле ворот.

В столовой кузнечного цеха подсел к обедавшим рабочим:

— Как кормят?

Крайний молча протянул обшарпанную деревянную ложку: отведай.

Зина строго-настрого наказывала, чтобы ни в коем случае не ел ничего вне дома. Да и сам не хуже Зины знал: с его почками, вернее, с оставшейся почкой любая случайная трапеза может стать роковой. Но на него с ожиданием смотрели рабочие: ну-ка, покажись, не побрезгуй нашей похлебкой… Или слабо?.. Не объяснишь ведь, что с наслаждением хлебал и тюремную, и в ссылке едал бог весть какие «деликатесы», и, убегая после разгрома под Владикавказом от Деникина через Главный хребет зимой девятнадцатого, рад радехонек бывал подгнившему початку… Принялся есть из одной тарелки с соседом — чинно, в очередь опуская ложку со своего краю, как требовали правила артельного харчевания. Тосковал и смеялся про себя: «Опасения напрасны. От столь «диетической» еды не заболеешь!»

Черт подери! Чтобы у народа была еда, нужны тракторы, а чтобы тракторы были, нужна еда. Что сказать в ответ на вопросительно ожидающие взгляды? Ничего, мол, ребята, подтяните пояса, наобещать — скоро лучше будет, и спокойно уехать? Обещал пан кожух, так и слово его тэпло?.. Виновато развел руками: