Ладонью Серго заслонил лицо от нестерпимого жара, поднялся по витой лестнице.
С колошниковой площадки хорошо видно, как, требуя внимания и осторожности настойчивым набатом колокола, кран несет наполненный ковш, как неотвратимо ленты шести конвейеров везут набитые формовочной землей стальные ящики — опоки. Интересно! Если б люди постигли красоту и смысл того, что делается вокруг в обыденной обстановке… На футбол смотрим и час и полтора подряд: захватывает, ясен смысл борьбы. А здесь? Если бы все умели так же остро ощутить суть любого будничного дела! С каким азартом и восторгом следили бы за тем, скажем, как экскаватор копает траншею, как растет кирпичная кладка, как заполняет эти вот формы чугун, с каким вдохновением работали бы!
Загрузочный кран скребет над головой. Формовочные машины грохочут так, что в трех шагах с трудом разбираешь слова сопровождающих. Грозя мгновенной смертью, шипит чугун. Душно, пыльно и неистребим запах горелой земли, пропитанной машинным маслом. Прежде среди товарищей немало было тех, кто и в тюрьмах и в подполье справедливо гордились: «Мне что? Я литейщик — все вынесу». И Сорго особо уважал людей этой профессии.
Оторвавшись от свиты, он шел вдоль конвейера, увлеченно прослеживая путь от деревянной модели до чугунной детали. Набивка опок… Трамбовка… Формовка… Просушка… Заливка. В металл воплощается заветная мечта Ильича…
Походил, присмотрелся: стоп! Не все, однако, так разумно и прекрасно, как показалось на первый взгляд. Остановился в проеме камеры для выбивания отливок из форм. Рабочий в защитной маске с очками скосился на Серго недружелюбно, снял рукавицу, черной ладонью отер черный лоб, оставив мокрые полосы, да так саданул кувалдой по блоку цилиндров, что тот развалился, испустив дух черными клубами вверх — в вытяжку.
— Ломать — не строить! — глянул на Серго с явным осуждением, словно тот был виноват, что кропотливейший, хитроумнейший труд целого цеха, целой армады машин и рабочих — в брак, насмарку.
А что?.. В самом деле, не он ли, Серго Орджоникидзе, виноват? И виноват в первую голову?..
Тоска по сгубленному труду и металлу обострила, умудрила взгляд. Со вниманием осмотрел курганы горелой земли. Их разбивали кирками и ломами, разгребали лопатами, увозили тачками.
— Что за люди? — спросил Серго у директора.
— Субботник… — уклонился тот от прямого ответа.
— А если бы я не приехал?.. Что за люди? Откуда?.. Скажи!
— Технический отдел. По зову партийной организации.
— «По зову»… — Серго с трудом сдержал ярость. — Инженеры… А скажи, дорогой, что значит слово «инженер»? — Обратился к работавшим метлами техотдельцам: — И вы не знаете?
Большинство еще усерднее налегли на свои «орудия», смущенно осматривая легендарного большевика. Серго видел, что люди хотят поговорить, но робеют. «Черт подери! Неужели я похож на «их превосходительство»?!» С обычной бесстрашной искренностью ринулся в разговор. Приподнял фуражку со звездой, отер лоб, расстегнул длинную шинель, точно душу распахивал:
— Не знаете, что обозначает имя вашей профессии, вашего призвания?.. «Инженер» — французское слово, от латинского «ингениум» — «способность, изобретательность». Выходит: «способный, изобретательный». Наверно, и «гений» отсюда же.
— Скажите, пожалуйста! — удивились, заинтересовались, обступили его, заговорили наперебой.
А он спокойно, не возвышаясь и не унижая упреками, по настойчиво:
— Сколько еще продлится субботник?.. Стало быть, придете домой после трех часов ночи. В четыре ляжете, а в семь вставать… Товарищ Грачев, ты считаешь, это достаточный отдых для того, чтобы инженер завтра выполнял свои прямые обязанности? Чтобы конвейеры загружались полностью, чтобы не разбивались бракованные отливки с помощью кувалды и вообще бы браку не было и навсегда изгнать кувалду? А? Как ты считаешь?
Весь следующий день Серго ходил по заводу… Вдоль главного конвейера бежал, изощренно матерясь, мастер в засаленном комбинезоне. Возле колонны с пусковой кнопкой и таблицей учета выпущенных тракторов его поджидал молодец, обтянутый коротковатой кожанкой, как выяснилось потом, корреспондент многотиражки. Задыхаясь и захлебываясь бранью, мастер остановил конвейер.
— Тракторы готовые ждут, а конвейер стоит, — корреспондент обернулся к Серго за поддержкой, — вот я и пустил…
— Вон отсюда! — не сдержался Серго и, не успев пожалеть о том, что позволил себе сорваться, спросил мастера: — Часто у вас так?
— Да, почитай, каждый день. Умельцев бы нам хоть по штуке на сотню энтузиастов! — объяснил рассудительно: — Здесь, на выходе, за сушильной камерой всего пять готовых машин, а перед красильной затор, сборщики зашились — я и остановил конвейер. А этот!.. У людей дураки — загляденье каки, а наши дураки — вона каки: дом жгут и огню рады. Конвейер пошел, ребята мои растерялись, один даже в красильную въехал на тракторе. В Америке бы за этакое художество!.. От черта крестом, от медведя пестом, от дурака ничем.
— В Америке по командировке был? — Серго улыбнулся. — У Форда в Детройте такая же грязь?
— Скажете! Работы нет, если в цехах не как в горнице у жинки.