Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

— Позорит депутатов: забыли все свои обещания на другой же день после выборов… Гордится тем, что он — сын и внук коммунаров. О! А это — особо… «Салют вам, солдаты семнадцатого полка!» Семнадцатый полк, брошенный на усмирение, побратался с восставшими… — Он был возбужден и растроган, как всегда бывал возбужден и растроган, переживая великодушие, возмущение против неправды. Смеялся по-детски счастливо. И по тому, как радовался он, Серго понимал: ох, далеки от истины меньшевики, приписывающие Ильичу аскетизм.

Понятно, Ильич всегда в деле. Но разве жадно любить жизнь, впитывать ее, так сказать, всеми порами во всей полноте, сложности и многогранности, со всеми цветами, вкусами, ароматами, искать и находить в ней особенно созвучное твоей душе, твоей натуре — разве это не наслаждение жизнью?

Работали много. Усердно. В сущности, занятия продолжались и по вечерам, когда уходили из Лонжюмо в живописные окрестности. Серго любил подниматься на лесистый гребень, вытянувшийся с юга от Иветты, и оттуда, словно с родных гор, смотреть на далекий Париж, который чем-то, душным маревом, что ли, напоминал Тифлис. Перед ним лежали наливавшиеся хлебной спелостью поля. И среди них, в Монтлери, высилась башня, когда-то, верно, славного и неприступного замка. Ну точь-в-точь Мцхета с ее древними соборами и монастырем.

И грусть подавляла его. Тоска по родине пробуждались такая, что в груди жарко. И червячок сомнения посасывал: «Так ли живу?»

Истомленные зноем, не раз они с наслаждением растягивались где-нибудь в длинной тени от скирды, купались в меланхолической Иветте. Выросший на берегах студеных речек, вдали от моря, Серго с ревнивым любопытством наблюдал, как Ленин по-волгарски, замашистыми саженками, плыл вдоль берегового уреза: поперек Инотты не очень-то размахаешься. Здешний зной не допекал кавказца, как других, и вода казалась ему холодноватой. Наконец он превозмог себя и… бултых животом вперед. Ой, больно!

— Все просто — надо только уметь, — смеялся, отфыркиваясь, Ильич, когда Серго подплыл к нему «по-собачьи», молотя воду руками-ногами.

Потом лежали на берегу, радуясь своей силе, живому теплу земли, запаху скошенной люцерны, становившейся сеном.

Охваченный собственным и вместе — чувствовалось — общим настроением, становясь как бы выше в собственных глазах, Серго затянул песню. Затянул так, что шедшая мимо девочка с вязанкой сена для кроликов остановилась. То ли звуки гортанно-гулкой — не французской и не русской — речи настораживали, то ли Серго по традиции предков с лихвой восполнял недостаток вокала избытком души — отдавал каждому звуку все, что было доброе и высокое, — только и девочка из Лонжюмо и товарищи слушали его, притихнув, почти завороженно. Старались постичь, вопреки языковому разделу, величаво гордую гармонию песни. Когда Серго умолк, Ленин спросил:

— О чем вы пели?

— Разве песню расскажешь?.. Сначала я пел обыкновенную «Будь здоров, дорогой!». Потом — заветную «Станем, братья, достойными Амирани!». Мать Амирани — богиня охоты, отец — деревенский кузнец. Амирани мы почитаем больше бога. На одном плече луна, на другом — солнце. Лупа у пас считается мужчиной, солнце — женщиной. Амирани высокий, как Эльбрус. Глаза — во-от такие! Похож на добрую тучу, которая дарит дождь. Неутомимый, как волк. Неукротимый, как барс. Могучий, как двенадцать пар буйволов. Бежит — будто обвал в горах, земле трудно.

— Вы часто повторяли слово «гамарджоба». Что оно значит? — спросил Ильич.

— «Победа» по-нашему значит. Так мы приветствуем друг друга. Вместо «здравствуй» желаем победы. О чем пел?.. Тяжелым мечом, горячим сердцем Амирани побеждает дракона — вешапи такой, знаете, голов много, все губит: колодцы, солнце, отнимает воду, огонь, свет. Амирани побеждает каджей — злых духов и их повелителя, бога, который распоряжается погодой — грозой, дождем в ветрами. Он, Амирани, крадет небесную деву Камари, которая была заточена в башне над морской бездной. Камари дарит людям огонь и воду. Амирани — прекрасный кузнец, учит людей ковать мечи и плуги, убивает вредные травы, помогает родиться хлебам. За непокорность и сочувствие людям главный бог приковал Амирани к скале в пещере. Там орел изо дня в день клюет его печень. А верный пес лижет цепь, чтоб она перержавела. По каждый год в четверг страстной недели кузнецы, которых приставил бог, чинят цепь. Раз в семь лет глухие камни разверзаются и можно увидеть Амирани, но увидеть его может только тот, кто достоин его.

С треском, посвистом и воем над ними появился аэроплан.

— Вот это смельчак! — Ленин, как все, запрокинул голову. Не раз они с Надеждой Константиновной на велосипедах ездили полюбоваться аэропланами к аэродрому, под которым обычно кружили захватывающе прекрасные Мишины, а тут… — Верст на десять залетел!

— Все пятнадцать кладите!

Пилот склонил голову, помахал рукой в краге.