Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

И уже словно из-под воды слышал низковатый грудной голос Варвары Петровны. Кажется, она говорила о том, что в Покровском часто устраивают ярмарки и сюда на своих крепеньких мохнатых лошадках съезжаются коренные жители окрестных мест, что якутские селения наслеги — начинаются в двух-трех верстах от Покровского, что якуты живут оседло, но летом перебираются со скотом на другой берег Лены, в пойму, в заливные луга Трава там такая сочная! Ну вот и пришли…

Из больницы села Покровского медицинская помощь должна простираться на север до пятидесяти верст, на юг — до двухсот, на восток за Лену — до двухсот пятидесяти и охватывать территорию двух Бельгии, правда, не со столь же плотным населением, но… Нелегкий труд выпадал на долю одного лишь врача и двух фельдшеров, которые были в непрерывных разъездах. Теперь, спасибо, третьего бог послал. И третьему предстоит работать в стационаре, в амбулатории, в аптеке, единственных на «две Бельгии». Пока Варвара Петровна показывала комнату, где Серго будет жить, он видел только девушку с тугой косой.

И все следующие дни, едва только выпадала свободная минута, фельдшер отправлялся на прогулку, и неизменно маршрут пролегал мимо школы. Полюбопытствовал бы, к примеру, что вытянули мужики неводом, как идет сибирская белорыбица — нельма. Так нет же — далась ему школа…

Одинокий — только тень человека, а нелюбимый одинок вдвойне.

Видеть ее! Говорить с ней! Смотреть в глаза! И он видит ее каждый день, знает, когда она появится, когда исчезнет, но подойти так и не решается. Что с ним? Казалось бы, не робкого десятка, а поди ж ты. Словно мальчишка, томится, краснеет. Видно, любовь, подобно ненависти, сплавляет воедино, казалось бы, несоединимые, даже взаимоисключающие чувства: страдание с наслаждением, радость с тоской, трусость с бесстрашием. И ты ощущаешь, как возбуждаются в тебе силы, такое богатство открываешь в себе, столько нежности, добра, ума, что сам дивишься: откуда? Неужто это я умею так любить?

Серый сентябрьский полдень. Вместе с подругой она идет навстречу по селу. Серго нарочно не сворачивает. Лицо готово расплыться в улыбку. В последний момент он не выдерживает напряжения — нервы сдают, — галантно уступает дорогу. Представляет себя таким, каким, верно, видят его сейчас. Варвара Петровна говорила ему как врач, что он слишком истощен и нуждается в усиленном питании, что худ и бледен: «Так вы до весны у нас не дотяните, якутская зима свой смотр производит, невзирая ни на что». Отощавший, с горящими глазами навыкате, он наверняка производит впечатление чахоточника, и девушка с тугой косой просто боится его. К тому же одет он… Серго любил принарядиться, хотя и не был рабом тряпья, не стыдился даже арестантского рубища. Но сейчас… Все золото мира за самый завалящий костюм! Так хотелось быть элегантным, привлекательным. Поношенное пальто угнетало, усиливало ощущение ущербности. Он нарочно шел без шапки, показывая длинные, почти до плеч, вьющиеся волосы.

Снова он спасовал при встрече, которую так ждал. А ведь по ночам придумывал красивые, добрые слова. Все же на этот раз она, кажется, обратила на него внимание. О чем-то спрашивает подругу. Та пожимает плечами. Проходят мимо. Ну, обернись же! Я загадал. Не оглянулась. О! Проклятье!

Новая встреча — у пристани. Подваливает пароход. Прибытие парохода здесь — единственное публичное развлечение. Пароход дарит свежие вести из иной жизни, вместе с волнующим шумом века электричества и машин приносит новых людей. И так хочется, так хочется аборигенам на них посмотреть, показать им себя…

Кажется, все жители высыпали на берег, все слои общества представлены. Дома побросали — хоть грабь. Хорошо, что грабить некому. Мужики. Бабы с детишками на руках, а одна даже на сносях. Торговцы-якуты с соленой нельмой, с вяленой осетровой тешкой, с икрой в долбленых кадочках. Дьякон. Звонарь. Церковный староста. Телеграфист. Приказчик. Батюшка. Сами господин Протасов. И… учительница Зинаида Гавриловна Павлуцкая в окружении питомцев. Стоит на мостках между берегом и пристанью, смотрит с детской непосредственностью и девичьим любопытством, будто пароход из другого мира к ней приближается. В который уж, поди, раз встречает, а никак надивиться и насладиться не может, все ждет чего-то из ряда вон, суженого. Погляди на меня, Зина!..

Оглянулась! Будто почувствовала… Всю жизнь берег бы тебя! Никогда, никогда не обидел бы ни словом, ни вздохом. Почему нельзя подойти к тебе и сказать все это?

Белый пароход, тяжко отдуваясь клубами дыма и гулко шлепая плицами громадных колес, причалил. По трапу сошел почтарь с казенными мешками, запечатанными сургучом. Обгоняя его, сбежали краснокожие от вольготной выпивки в салоне покупщики ценной рыбы. Проковылял безногий, на костылях, солдат, которого туг же кучей облепили родичи. Между тем Зина смотрела на пароход все так же зачарованно и даже кому-то помахала рукой. «Не капитану ли?» — ревниво насторожился Серго, завидуя всем капитанам на свете и всех капитанов уже ненавидя.