Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

— Только, пожалуйста, без меланхолии!.. Должен признаться, я постоянно думаю о политическом значении июльского события в общем ходе событий. Из какой ситуации проистек этот зигзаг истории и какую ситуацию он создаст? Как должны мы изменить наши лозунги и наш партийный аппарат, чтобы приспособить его к изменившемуся положению? Итак, прошу вас, докладывайте. Ну-те-с…

Долго Серго рассказывал, что делалось в Питере во время отсутствия Ленина, каково настроение у рабочих, солдат, матросов, что происходило и происходит в большевистской организации, в Петроградском Совете, в меньшевистском Центральном Исполнительном Комитете:

— Демагоги всех мастей только и болтают, что о революционной демократии, обещают ускорить созыв Учредительного собрания, сулят всем и каждому хлеб, мир, труд. А на деле продолжают громить наши организации. Причем Советы спокойно взирают, я бы даже сказал: бездействуют, попустительствуют.

Ильич переспрашивал, по обыкновению требуя подробностей, точности, досконального знания. Наконец, выслушав Серго, заключил:

— Меньшевистские Советы дискредитировали себя; недели две тому назад они могли взять власть без особого труда. Теперь они — не органы власти. Власть у них отнята.

Власть можно взять теперь только путем вооруженного восстания, оно не заставит ждать себя долго. Восстание будет не позже сентября — октября. Нам надо перенести центр тяжести на фабзавкомы. Органами восстания должны стать фабзавкомы.

Серго слушал, напряженно притихнув, и, пожалуй, состояние его можно было бы вернее всего определить словом «ошеломление». «Нас только что расколотили, а он… Не просто предсказывает победоносное восстание — обдумывает, как и кому его поднимать… Часть рабочих отошла от нас, плюет на нас, поносит нас, а он… Неизменно верит в рабочего: «Органами восстания должны стать фабзавкомы» — рабочий не подведет, выручит, вывезет, невозможное могут только люди, небываемое бывает…»

Серго передал Ильичу слова одного из товарищей о том, что не позже августа — сентября власть перейдет большевикам и председателем правительства станет Ленин.

— Да, это так будет, — просто, даже обыденно ответил Ленин. — Только, пожалуй, не в августе — сентябре, а в сентябре — октябре. — И тут же к делу — как сейчас же создать наряду с легальным ЦК его нелегальную ячейку, наряду с легальным печатным органом — нелегальную типографию. — Будем в нелегальных листках договаривать то, что не дадут говорить в легальной прессе. И еще. Вам должно быть известно, товарищ Серго, что автобронедивизион сыграл заметную роль в событиях Февральской революции — досталось от самокатчиков кому следовало. И вот, только что, уже нам с вами от них досталось на орехи. Отсюда ясно… Что отсюда ясно?

— Что новейшее оружие должно играть решающую роль в восстании.

— Так. Естественно: передовая техника. Что еще ясно?

— Броневики — ключ к положению в городе: у кого будут броневики, тот и сможет распоряжаться всей столицей.

— Резонно. А посему: внимание, внимание и еще раз внимание тем заводам, где одевают броней английские автомобили, прежде всего это Ижорский и ваш, Путиловский. Далее — флот. Выяснить, пригоден ли фарватер Большой Невы для захода крупных военных судов.

— Пригоден. Я сам видел «Аврору» позапрошлой осенью.

— Во время нагона воды? А если нагона не будет? «Не знаю»!.. Надо точно, архиточно знать, товарищ Серго! Далее. «Аврора» стоит на ремонте у стенки Франко-Русского завода… Надеюсь, вы меня понимаете? Поторопите рабочих, матросов с ремонтом… Да, дорогой друг всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться. И не только защищаться, но наступать. И не только, не столько оружием, хотя и это, конечно, играет свою роль… На второй день после того, как мы отвоюем ее броневиками и крейсерами, нам предстоят сражения более тяжкие, иным оружием — хлебом, доменными печами, электрическими станциями. Но всего этого — проклятье! — у нас в России трагически мало. Долго спали — многое проспали. Придется наверстывать, иначе крышка. Не одной жизнью придется за вековой сон расплачиваться, возможно, жизнями нескольких поколений. И ваша и моя-то уж наверняка уйдут на это, и жизни наших детей, а возможно, и внуков…

Проснувшись поутру, Серго не сразу понял, где он. Помотал головой, вытряхивая из шевелюры сухие травинки. Нащупал часы в кармане сложенного под головой пиджака. Ого! Одиннадцать. А рассчитывал в шесть подняться. Ну и ну! Вздремнул называется… Выглянул наружу. Зажмурился, потянулся. До чего ж хорошо!

Слева от него на площадке, расчищенной среди молодого ивняка, — Ленин. Сидит не то на пеньке, не то на чурбаке. Перед ним чурбак побольше — стол. Ильич быстро пишет. Солнце палит голову, и он свободной ладонью прикрывает ее. Вокруг жужжат мухи, он то и дело отмахивается, но не видит их: все внимание — листу бумаги. Серго слегка завидует: как быстро Ленин осваивается в любых условиях, где б ни был, — работа, прежде всего работа…

Неподалеку от Ленина, словно приглядывая за ним и обходя дозором округу, Емельянов косил скошенную траву.