Медленно дыша, Акки возвращал себе спокойствие. Поучающий ритм кининка мерцал в сознании:
Прошлое, будущее и настоящее – среди идей, самых сложных для передачи на тринари. Стихи предназначались для понимания причинно-следственного видения мира людьми-патронами и большинством остальных разумных, но одновременно утверждали глубину веры китообразных в исключительность жизни.
Акки всё это казалось простым. Временами он удивлялся, почему дельфам Земли идеи даются с таким трудом. Единая мысль, единое воображённое деяние и их последствия – у всего этого свой вкус и ощущения, особенно в действии. Когда будущее непредставимо, остаётся стараться изо всех сил и верить.
Ведь именно так люди преодолевали век за веком своё ужасное, одинокое невежество. Акки не мог понять, отчего это должно быть так трудно его народу, особенно теперь, когда путь уже проложен.
– Акки? Это Тошио. Джиллиан сейчас будет. Ей пришлось прервать что-то очень важное, и я побежал вперёд. Ты в порядке?
Акки вздохнул.
– Ты обожди… – сказал Тошио, перебивая сложение стиха.
Акки скривился. У Тошио никогда не будет чувства стиля.
– …и Джиллиан здесь, – закончил Тошио. – Будь осторожнее, Акки.
Линия трещала помехами.
– Акки?
Это был голос Джиллиан Баскин, едва различимый из-за плохой связи, но принёсший бесконечное облегчение.
– Что там, дорогой мой? Скажи, что творится на корабле? Почему Крайдайки не хочет говорить со мной?
Акки не ожидал, что она сразу спросит об этом. Ему казалось, что первым будет вопрос о Томе Орли. Но если она не говорит об этом, то и он обойдёт тему.
Молчание вместо ответа. Несомненно, Джиллиан формулировала свой следующий вопрос так, чтобы ответ на тринари был совершенно ясен. Искусство, которого Тошио порой не хватало.
Акки вскинул голову. Неужели звук? Но не из линии комма, а из тёмных вод кругом.
– Акки, – начала Джиллиан. Я буду спрашивать, предполагая трёхуровневые ответы. Прошу, в ответе пожертвуй искусностью ради краткости.
«С радостью, если сумею», – подумал Акки. Он часто размышлял, отчего так трудно вести прямой разговор на тринари, не углубляясь в поэтические красоты. Ведь это такой же родной язык, как англик. И всё равно он страдал от какого-то сопротивления тринари лаконичной речи.
– Акки, пренебрегает ли Крайдайки Рыбами Снов? Преследует их? Стал их добычей?
Джиллиан спрашивала, остался ли Крайдайки способным пользоваться инструментами, серьёзно ли он ранен, погружён ли в сон-охоту, или, что гораздо хуже, мёртв. Как она мгновенно перешла к сути дела? Акки сумел ответить с благословенной кракостью.
Опять этот звук! Быстрые щелчки, совсем рядом. Проклятая неизбежность – прямое подключение к нейрошунту со всей статикой кабеля. Но звуки были так близко, что сомнений не оставалось: за ним кто-то охотился.
– Хорошо, Акки. Ещё вопрос. Спокойна ли Хикахи в своих кининк-строфах, вторит ли она эху стаи или поёт песню отстранённого безмолвия?
Дельфиний сонар всегда замечает что-то. Он ощутил частью головы, как прямо над ним прошёл звуковой импульс, пока не задев его. Акки вжался как можно плотнее в дно океана и изо всех сил старался увести собственное нервное щёлканье в мягкий песок. Ему хотелось уцепиться манипулятором экзоскелета за скалу или ещё что-то для устойчивости, но даже тихое гудение сервомоторов могло быть услышано.
Как бы и он хотел «отсутствовать здесь», быть там, в своей тихой каюте «Броска».
– Хорошо… Это молчание пойманных в сети? Это молчание ждущих косатки? Молчание кормящихся рыб?